Все преподаватели у нас были очень сильные, талантливые, уважаемые актеры. Но появление в аудитории Этуша всегда значило нечто особенное. Все тщательно готовились, приходили заранее, настраивались и пытались превратиться в одно большое ухо. Опаздывать к Этушу никто не решался. А если такое происходило… Студент осторожно приоткрывал дверь, заглядывал и просто боялся переступить порог. Этуш говорил: «Ну давайте, заходите-заходите. Что вы нам голову свою показываете». Опоздавший, конечно, заходил. И после этого Владимир Абрамович целую лекцию читал про то, что такое опоздание. И после он обязательно обращался к этому студенту: «А теперь идите туда, откуда пришли. И подумайте хорошенько, можете вы быть артистом или нет».

Он всех любил, ко всем был одновременно и строг, и очень внимателен. Я запомнил его фразу, которую он говорил, когда был недоволен нашими работами, этюдами или кто-то из нас балбесничал: «Полетят невинные головы!» А я такую школу прошел арбатскую, что мне все было нипочем. Но, когда я поступил к Этушу на курс, я стал очень меняться. И стал меняться и благодаря ему, и глядя на него.

Я слышал впервые какие-то слова великого артиста, который говорит правду, не скрывая ничего. Он был резким, и он знал об этом и не позволял себе доходить до какого-то верха, чтобы не посадить человека в лужу.

Я, например, долгое время не знал, что он был на войне. И та закалка, что он получил на фронте, и то, что он видел настоящую боевую смертельную жизнь, – все это осталось в нем. Он знал, почем фунт лиха.

Владимир Абрамович очень чувствовал юмор и в неприятных ситуациях находил такие слова, чтобы весь курс покатился со смеху.

Однажды Саша Белявский, мой однокурсник, пришел на какую-то лекцию со своей девушкой, и она очень отвлекала внимание, потому что была хороша собой. И все ждали замечания Этуша и даже разгрома. Но ничего такого не было – он сделал вид, что ничего не заметил. Только бровью своей соболиной повел! Очень мудрым был.

А еще он очень заразительно смеялся. И если он хотя бы начинал улыбаться – его настроение подхватывали все. Хуже было, когда он не смеялся. Показывают ему этюд или отрывок, претендующий на какой-то юмор. Он смотрит не отрываясь. Все студенты смеются, а Этуш – нет. Даже не улыбается. И когда заканчивался отрывок, он заключал: «М-да, очень смешно было».

Помню еще один момент… На курсе существовал строжайший запрет играть пьяных и даже слегка выпивших людей. Ни в коем случае! Теперь я понимаю почему. Педагоги считали, что мы на втором курсе не сможем понять и адекватно сыграть пьяного человека. Ведь это очень сложный механизм – пьяный человек. Его сыграть под силу только крупному актеру. И вдруг Олег Якушев показывает этюд, где играет пьяного. Только он закончил, воцарилась литературная тишина. Все замерли в ожидании грозы. А мы уже знали, как может взорваться Этуш. Но Владимир Абрамович коротко сказал: «Категорический запрет играть пьяных остается в силе. Но если так, как Якушев, – тогда можно».

Однажды у моего брата, актера Театра Вахтангова Евгения Федорова, была премьера. Это был дневной показ.

И я зашел в учебную часть, что-то наврал, сказал, что голова болит, и меня отпустили. А я, конечно же, пошел в театр. В антракте вхожу, не прячась, и меня увидели люди, от которых зависело мое пребывание в «Щуке». Меня вызвали в деканат, там был и Владимир Абрамович. Он молчаливо выслушал мое алиби… И меня не выгнали.

Моя жизнь целиком и полностью была сконструирована Владимиром Абрамовичем, благодаря ему я многое поменял в своей жизни, ко многому по-другому стал относиться.

Евгений Князев. Во главе вахтанговской школы

Евгений Князев, народный артист России, ректор Театрального института имени Б. Щукина

У Владимира Абрамовича всю жизнь было желание побеждать, все время быть первым и добиваться этого. Он всю свою биографию сделал сам: вероятно, сказывалась военная закваска. Он пошел добровольцем на фронт, воевал, был ранен и выжил. Он в прямом смысле слова военный человек. Сила воли у него была огромная.

Я никогда не забуду, как мы с Владимиром Абрамовичем играли его последний спектакль «Бенефис», который был поставлен специально для него.

Он уже сыграл «Окаемовы дни» в солидном возрасте. И понятное дело, что в юбилей ему хотелось сыграть что-то новое. Вот тогда и возникла эта идея со спектаклем «Бенефис». Начались репетиции. Мы видели, как ему тяжело дается репетиционный процесс. И в какой-то момент у нас, участников спектакля, создалось впечатление, что до премьеры просто дело не дойдет. И мы пошли к директору с просьбой остановить постановку спектакля. И директор, Кирилл Игоревич Крок, тогда сказал: «Ну, хотите, я встану на колени? Только сыграйте, пожалуйста. Один, два раза, и потом, если он не сможет играть, мы этот спектакль снимем». Но как только мы выходили в зал, звучали аплодисменты, которые всегда сопровождали Этуша, как только он появился на сцене, в нем сразу просыпался азарт! Сразу горел глаз, появились азарт и воля – та самая воля к победе.

Были моменты, когда он плохо себя чувствовал, и уже было тяжело играть, и трудно давалось каждое слово. Тогда даже Лена – жена его и хранительница – говорила, что, наверное, надо снимать спектакль. Но тут уже мы настаивали: пусть играет столько, сколько может. Публика все равно будет рада видеть его на сцене, она за этим сюда приходит. Он же не просто артист, он – всенародно любимый артист, а это большая разница. И мы играли этот спектакль с большим успехом два года, до самой его смерти. По иронии судьбы в тот день, когда мы с ним прощались на сцене театра, он должен был выйти на сцену именно в этом спектакле.

Он был строг, иногда даже жесток. Но всегда справедлив!

Вспоминаю свое первое рабочее лето в театре. Театр Вахтангова находился в Новосибирске, а потом в Томске на длительных гастролях. Я, как и все молодые актеры, выходил в массовках. Евгений Рубенович Симонов, главный режиссер, считал, что там, на гастролях, я быстрее познакомлюсь с труппой и войду в коллектив. Между переездом из одного города в другой образовалось несколько свободных дней, актеры театра разъехались – кто на съемки, кто на отдых, в общем, к началу гастролей в Томске вдруг оказалось, что