В небе над головой кружила серокрылая кочевница. Она весь день держалась за пеленой облаков, но с наступлением ночи спустилась пониже.

Чем ближе она подлетала, тем больше обострялись все чувства Бершада. Он с наслаждением вдыхал торфяной дымок из печных труб и ароматы сирени и лаванды, доносившиеся из таверн и борделей. Где-то вдали по брусчатке мостовой проехала телега, и стук деревянных колес грохотом отдавался в ушах. Мимо проскользнула бродячая кошка, и на Бершада пахнуло мышиной кровью.

– Не приближайся, – шепнул Бершад драконихе. – Не то в городе поднимут тревогу и все обосрутся со страху. А вдобавок осыплют тебя стрелами.

Серокрылая кочевница, будто услышав его слова, поймала восходящий воздушный поток и снова скрылась за облаками.

Ну и ну, подумал Бершад.

Хозяин постоялого двора сказал, что Эшлин принимает ванну в пристройке, где находилась купальня. Бершад прошел туда по усыпанной гравием дорожке, снял у входа сапоги и дернул дверь. Из купальни вырвались клубы горячего пара.

– Извини, – буркнул он и хотел было захлопнуть дверь за собой.

– Нет, оставь пока открытой, – раздался голос Эшлин. – А то слишком жарко.

Бершад помедлил на пороге, между влажным жаром купальни и ночной прохладой.

– Все, можешь закрывать. Давай тащи сюда свою татуированную задницу.

В клубах пара он не сразу разглядел Эшлин. Она сидела в кедровой лохани, заполненной водой, так что видны были только голова, плечи, грудь и руки. Зазубренные линии шрамов засияли от жара ярким синим светом. На столике рядом с лоханью стоял пустой стакан.

– Я тебе еще принес, – сказал Бершад, показывая бутыль.

– Плесни мне вот столько, – попросила Эшлин, чуть-чуть раздвинув большой и указательный палец.

Бершад наполнил стакан доверху.

– Я же просила немного!

– Так ведь стакан очень маленький.

– А бутыль очень большая, – сказала Эшлин. – Как у тебя получается столько пить и не хмелеть?

– Я закаленный.

Он начал раздеваться. Эшлин улыбнулась, глядя, как он с усилием расстегивает пуговицы на рубахе.

– Странно, ты убил шестьдесят шесть драконов, но так и не научился справляться с пуговицами.

– Жизнь полна странностей.

Он залез в лохань – места как раз хватило на двоих, если переплести ноги. Вода дошла до самого края лохани, но не выплеснулась.

– Чем ты тут без меня занималась?

– Изучала все, что известно об острове. Из писем Озириса Варда ничего не понять. А этот ботаник, Касамир, прислал в гильдию алхимиков десятки отчетов, но они в основном про целебные свойства грибов кордата. Он предлагает интересные способы восстановления поврежденных тканей, но сейчас эти сведения мне ни к чему. – Она погрузилась в размышления. – Вдобавок они устарели. И по большей части во всех посланиях содержатся предостережения: держитесь подальше от этой области Великой Пустоты.

– А почему?

– На подступах к острову в большом количестве водятся наги-душеброды, поэтому корабли обходят его стороной. На картах он не обозначен, а в судовых журналах упоминаются лишь огромные драконы, которые одним взмахом хвоста могут уничтожить торговое судно.

– Тогда откуда же вообще известно об острове?

– Из баек в тавернах, – вздохнула Эшлин. – А еще из книги какого-то галамарского адмирала, корабль которого потерпел крушение где-то в тех водах. Якобы остров – пустыня, населенная демонами, а в самом его центре зияет воронка, ведущая в преисподнюю. Демоны пожрали всех моряков, а сам адмирал чудом спасся и переправился через Великую Пустоту на крошечном плотике из обломков.

– Очень занимательно.

– А вот в Таггарстане утверждают, что остров Призрачных Мотыльков населен бандой пиратов, которые продали демонам души в обмен на умение колдовать. Их кожа покрыта драконьей чешуей, а изо рта торчат кривые черные клыки. Пираты нападают на корабли и сжирают всех до единого.

– Если они сжирают всех до единого, то, судя по всему, частенько наведываются в Таггарстан и рассказывают байки о себе.

Эшлин фыркнула:

– Ты же знаешь, как возникают слухи. В байках захмелевших поселян крошечное зернышко правды расцветает пышным цветом, и оказывается, что один известный драконьер – настоящий великан с елдаком как дрын; он одним махом сносит головы драконам и ссыт на них водопадом.

– А королева-ведьма мечет шаровые молнии причинным местом.

– Кто такое сказал?

– Куртизанка в «Подсадной утке».

– Фу, это грубо. И совершенно непохоже на правду.

– Знаю. А теперь, когда мы отплывем на таинственный остров, слухов поползет еще больше. – Бершад наклонился к Эшлин и поцеловал ее. – Зато прежде, чем мы отправимся в логово к демонам, у нас есть прекрасная возможность провести ночь в мягкой кровати, которая не раскачивается из стороны в сторону.

Бершад потянулся к ней, но Эшлин его оттолкнула:

– От тебя несет, как из бочки. А если Фельгор пытался за тобой угнаться, то залил глаза и теперь дрыхнет мертвым сном в «Подсадной утке». – Она пристально посмотрела на него. – Спиртное всегда так на тебя действовало?

Бершад со вздохом откинулся к краю лохани, понимая, что ничего не получит от Эшлин, пока не ответит на все ее вопросы.

– Нет. Меня никогда особо не мучило похмелье, но все годы изгнания я провел пьяный вдрызг. Даже не помню, как убивал драконов. Но после подземелья Варда в Бурз-аль-дуне…

– Озирис Вард тебя как-то изменил.

– Ну да, отрезал мне конечности и заставил их заново отращивать.

– Дело не только в этом. По-моему, это симптом более глубинных перемен. Ты ведь сам упоминал о каких-то склянках и пробирках в лаборатории Варда.

– Правда, что ли?

– Да. Что в них было?

– Я даже не помню, что я о них упоминал.

– Постарайся вспомнить, Сайлас. Это важно.

Бершад задумался.

– Когда я пришел в себя, все склянки были пусты.

– Наверное, Озирис вколол тебе их содержимое, которое вызвало не только регенерацию конечностей, но и другие изменения. К примеру, повышенная устойчивость к воздействию спиртного свидетельствует об улучшении работы печени.

– А почему за мной повсюду следует дракониха?

– Не знаю, но все эти феномены как-то связаны. И все на что-то указывают.

– Но ты не знаешь на что, – сказал Бершад.

– Совершенно верно, не знаю.

Эшлин отвела взгляд, прикусила ноготь на большом пальце левой руки, и Бершад заметил драконью нить, обвивавшую ее запястье.