Семен умолк и снова согнулся в выжидательно-настороженной позе.

Так вот в чем дело. Софья Карповна взяла папиросу, но только повертела ее в руках и положила обратно. Вот она и разгадка! Семья. Дом. Благополучие. Любой ценой. Лишь бы для себя. Только для себя. Дождаться, добиться, улучить подходящий момент. Улучив момент, женился на Шурочке, зная, что та любит другого, улучив момент, построил новый дом, бесплатно навозив леса из зоны затопления, когда на реке стали строить плотину. И так всю жизнь! Боже мой, как это, вероятно, страшно всю жизнь думать об одном и том же…

— Нет, Семен Гаврилович, нет, — сказала Софья Карповна, поняв это, и опять ей сделалось тоскливо и больно. — На большой дороге цветы не растут.

И она устало откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, прислушиваясь к нарастающей боли в груди.

Когда боль отпустила и она глянула в окно, на том месте, где стоял грузовик Семена, медленно таяла синяя струйка дыма, выплеснутая из глушителя.

Неспетая песня

В памяти тех, кто начинал здесь весеннюю страду сорок второго года, остались воспоминания о бесплодной земле и вздыбленных снарядами полях, усеянных скелетами машин и разбитых артиллерийских орудий. Во время битвы за Москву Ляхово три раза переходило из рук в руки. Здесь на километровой полосе между Минской автострадой и Можайским шоссе ни днем, ни ночью не смолкали бои.

Посылая Полину в Ляхово, директор Грибцовской МТС Вьюрков сердито сказал:

— Знаю, что будешь возражать, но больше некого. Не могу я безусому мальчишке доверить новый трактор. Тут нужен специалист. А на колесном там делать нечего, застрянет в первой воронке.

Полина знала, что Вьюрков просился на фронт, но его не отпустили, а приказали организовать посевную в освобожденных колхозах. И сейчас ему очень трудно, и сердится он только для вида, а на самом деле жалеет ее и любит, как дочь. Своих родителей она не помнила.

— Я не возражаю, — сказала Полина.

На улице пофыркивал трактор. Она не глушила мотор, зная, что разговор не затянется. Война сделала ее, девятнадцатилетнюю девушку, строгой и сдержанной на слова. И внешне она изменилась. Коротко остригла свои густые черные волосы, чтобы в разъездах меньше было с ними хлопот, стала носить сапоги и комбинезон, плотно обтягивающий ее невысокую сильную фигуру.

Вьюрков пошел ее проводить, хотел сказать что-нибудь ободряющее, но ничего не сказал, и только когда она уже забралась в кабину, неожиданно крикнул:

— Береги трактор!

В Ляхово Полина приехала вечером. Накануне прошел дождь, было прохладно, легкие облака, подсвеченные последними бликами солнца, застыли высоко в небе, влажно поблескивала укатанная дорога. По обочине шли саперы с миноискателями и тонкими щупами. Один из них указал Полине безопасный путь. На перекрестке стоял столб с прибитой на нем дощечкой: «Проверено. Мин нет!» Полина обогнула пруд и остановила трактор. Минут пять она напряженно вглядывалась в сумеречную даль, подернутую синей дымкой, потом выключила мотор.

Деревни не было. Не было ничего. Даже печные трубы разметало взрывами. Пахло ржавым железом и мокрыми головешками. Полина медленно шла от одного пожарища к другому, растерянно оглядываясь и не узнавая знакомых мест.

За обглоданными деревьями она неожиданно наткнулась на какое-то строение. Оказалось, что здесь живет член правления колхоза Михаил Иванович Янченков. Разбирая опустевшие блиндажи и дзоты, он натаскал бревен и сложил из них дом. Кроме него, в доме поселилась вся бригада Фаддея Слизского, в которой стала работать и Полина.

Невесело прошла эта первая встреча. О делах говорили вяло и неопределенно, никто не знал, с чего надо начинать, потом все вместе ходили смотреть новый трактор. Ночь начиналась свежая и тихая, но в этой тишине все еще жила тревога. Далеко за Можайском багрово светилось небо, время от времени доносился гул самолетов, и тогда по привычке все поднимали головы и напряженно всматривались в темноту. Это были тревожно-настороженные дни, когда глухими ночами то здесь, то там ухали взрывы и горький запах пожарищ не могли смыть даже весенние дожди.

На рассвете Полина ушла осматривать поля, где предстояло начинать пахоту. У разрушенной землянки она подняла немецкую лопату с длинной отполированной ручкой и стала засыпать воронки. Она знала, что самое главное сейчас — начать поскорее работать, отвлечь людей от тяжких дум, вселить в них уверенность в свои силы. И тогда все пойдет своим чередом.

В этот же день она проложила первую борозду. Большой пятилемешный плуг с хрустом врезался в землю, и потянулись вдаль глянцевитые отвалы, а следом степенно зашагали солидные грачи, удивленно разглядывая блестящие латунные гильзы и зазубренные осколки, которыми в тот год были щедро удобрены поля.

Прицепщиком к Полине Михаил Иванович поставил своего сына Колю. Тот немало гордился этим назначением, втайне мечтал о том времени, когда и сам пересядет на трактор, но говорить об этом Полине стеснялся. Была в ней какая-то внутренняя напряженность, та большая нервная сила, которая удивляла его и не позволяла лишний раз подойти с вопросом. Есть ли у нее сомнения и неудачи, терзают ли ее горькие мысли, никто об этом ничего достоверно не знал. Она представлялась человеком, который выбрал себе цель и идет к ней, не оглядываясь и не смущаясь.

Глядя в ее большие, всегда спокойные темно-карие глаза, трудно было предположить, что вечерами она уходит в лес и там, сидя на пне, подолгу плачет от голода и усталости, плачет о своей безрадостной молодости, о том, что война, кажется, уже идет целую вечность и невозможно представить те дни, когда можно будет досыта есть хлеб, ходить в красивых платьях и слушать музыку.

Но об этом никто не знал. И когда бригадир, просыпаясь, выходил на улицу, он каждый раз видел Полину возле трактора. Умытая, свежая, с мокрыми волосами, она с таким старанием чистила свою тяжелую машину, как будто та была живым существом.

— Собирайтесь! — весело кричала Полина. — Мы уже заканчиваем туалет.

В самый разгар посевной приехал Вьюрков и сразу же ушел на поля: проверял качество работы, что-то вымерял, подсчитывал и хмурился.

— Поторапливайтесь, друзья мои, — по обыкновению, кричал он своим сердитым голосом. — А не то заберу трактор, только вы его и видели.

— Да и так передышек не делаем, — рассудительно говорил Михаил Иванович. — Девка вконец измоталась. С рассвета до поздней ночи на тракторе. Во время заправки только и отдыхает. Не знаю, как еще не оглохла.

Перед тем как уехать, Вьюрков остановил Полину.

— Ну, как трактор? — спросил он, постукивая палкой по блестящим гусеничным тракам.

— Молодец!

— А