Глядя на безжизненное, искаженное в последнем яростном крике лицо отца, Пташка Пеструшка, носившая в ту пору куда более благозвучное имя, представила себе, что ее будущим может стать та же война, которая убила папашу. Единственное ее наследство, ожесточенное противостояние без малейшей надежды на победу. Ну и что это будет за жизнь?

Процеживание дерьма, не иначе.

Тогда ей было пятнадцать. Забрав свои нехитрые пожитки из хижины, стоявшей на сваях посреди топкой равнины, — своего родного дома, — она отправилась по Ракушечному тракту, в последний раз пройдя по этой унылой дороге в город Побор, где они с отцом когда-то продавали свой улов. Побор как город не представлял собой ничего особенного. Внутренняя стена окружала скромное пространство, которое город занимал двадцать лет назад, а что касается новых, возведенных за укреплениями зданий, то ни одно из них не было выше двух этажей.

Возьмите палку и воткните ее глубоко в грязь, там, куда достигают волны прилива в спокойный день, а потом придите через неделю или две — и увидите, что вокруг палки с одной стороны наросла груда ила, а с другой образовалась небольшая ямка. Если не налетит буря и не унесет палку, груда будет увеличиваться, а яма понемногу заполняться.

Именно таков был город Побор: каменная крепость посередине вместо палки, и медленный, но постоянный приток из окрестностей народа, оседающего вокруг крепости, как это обычно бывает. Десяток лет жалкой войны, вынудившей построить укрепления, а потом время «унылого мира», как говорили солдаты, описывая долгие бессмысленные учения и охрану границ, до которых никому не было никакого дела.

Нет, Пташка вовсе не против была стать солдатом. Ее вполне устраивали полубезумные товарищи по отряду — Густ Хабб, Биск Молот, Подлянка и Лишай. И естественно, Хек Урс, с которым она в конце концов стала делить постель — как от скуки, так и ради плотского удовлетворения, хотя ничто не могло столь успешно прогнать скуку, как откровенная низменная похоть. И почему только мир был полон скучающих женщин — замужних или пребывающих в ином союзе, — если очевидное решение буквально находилось у всех перед глазами, в любой встретившейся по дороге лачуге?

Жаль, что в ту ночь они потеряли Биска, Подлянку и Лишая. Возможно, лишь по случайности вторая лодка вдруг дала трещину и ее вместе с тремя вопящими солдатами увлекло на дно, где быстрое течение унесло всех на глубину. А может, следовало благодарить Госпожу за то, что остальные, включая Сатер и Абли, плыли вместе со всем награбленным в лодке побольше, которая сумела добраться до «Солнечного локона», бросившего якорь в бурном приливном потоке.

Возможно даже, что Сатер говорила правду о том грузе. Монеты, только что отчеканенные в Поборе, серебряные и золотые, еще не тронутые ничьей грязной рукой, сложенные аккуратными столбиками, — да Пташка ведь и сама их видела. Видела и передавала из лодки через релинг в подставленные руки Абли, ощущая вес несметного богатства. Это все так. Но вот что насчет остального? Тех завернутых в мешковину громоздких предметов, тяжелых, с оттягивающими драную ткань шишковатыми наростами? Судя по размерам, это вполне могли быть идолы — хотя в Поборе было не так уж много безвкусно богатых храмов, вроде тех, про которые рассказывал Биск, выросший в Кореле и избежавший службы на Стене лишь потому, что подсунул вместо себя младшего брата. В тамошних огромных храмах тысячи бедняков оставляли последние медяки в больших чашах, даже едва держась на ногах от десятка болезней, каждый сезон терзавших местные трущобы. И храмы эти были достаточно богаты, чтобы позволить себе кровавых идолов и украшенные драгоценными камнями чаши для подношений. Пташка не имела ничего против того, чтобы грабить набожных пожирателей душ, и была бы только рада, если бы завернутые в мешковину предметы оказались именно такими идолами. Но они таковыми не являлись.

Половина всей городской казны, добыча, награбленная Певунами — гнусной толпой правивших городом тиранов, — предназначалась для оплаты услуг проклятого отряда наемников, Багровой гвардии. И все ради чего? Ради объединения Стратема, с Побором в роли его величественной столицы. Конец стычкам и междоусобицам, торговым войнам, засадам на караваны с мехами и кожей, которые сжигали дотла лишь затем, чтобы уморить голодом чьих-то соседей, включая младенцев и стариков. Да, наемники должны были принести долгожданный, пусть и унылый мир.

Так что можно представить, какие мысли возникли у команды «Солнечного локона», когда, прибыв на побережье, где, как им говорили, высадились сотни солдат Багровой гвардии, они не обнаружили вообще никого из этих придурков. Те куда-то уплыли, причем явно в спешке.

И что же теперь — разворачиваться и везти все это добро назад?

У Сатер, однако, имелась мысль получше.

Правда, теперь Пташка Пеструшка уже не была столь уверена, что их затея была удачной: она начала сомневаться с тех пор, как ее голова, плечи и по крайней мере одна грудь оказались внутри кошмарной туши хлюпающей, чавкающей, хрипящей, попискивающей, вздыхающей, моргающей и подрагивающей… твари.

И ведь Пташка не просто была внутри: она слилась с этой тварью. С каждым вдохом ее легкие заполнялись прозрачной и холодной, похожей на слизь жидкостью. Воздух? Нет. Слюна? Возможно, но насыщенная чем-то поддерживавшим жизнь. Кровь? Нет, слишком жидкая и холодная.

Широко раскрыв глаза, Пташка не видела ничего, кроме пульсирующих на красном фоне артерий и вен. Не возникало даже желания моргнуть — другая холодная желтоватая жидкость, прозрачная, будто змеиное веко, не давала глазам высохнуть.

Чудовище ползло вперед, увлекая женщину за собой. Она пыталась встать, подняться на ноги, но, похоже, это было невозможно — ей никогда не поднять эту клятую тварь, ни руками, ни тем более ковыляя по шаткому помосту.

До чего же паршивая смерть. Или, скорее, до чего же паршивое подобие жизни. Лучше уж умереть. Воистину лучше.

Никем, похоже, не замеченный, Бошелен появился на средней палубе, где нашел свой меч, воткнувшийся лезвием в релинг слева от него, — еще немного, и драгоценное оружие улетело бы за борт. На красновато-черном железе блестела кровь. Выдернув меч, Бошелен бросил взгляд на корму.

Что там такое?

Заинтригованный, он поднялся на корму, к штурвалу. Там никого не было, и руль свободно болтался, заставляя огромное колесо крутиться из стороны в сторону. Чародей нахмурился, разочарованный столь небрежным отношением моряков к своим обязанностям, и пошел дальше. Остановившись у кормового релинга, он взглянул на мрачную Красную дорогу Несмеяни.

За кормой бурлили темно-красные светящиеся волны, рваные и неровные. Он увидел едва заметную вырезанную бороздку, затем привязанную к релингу рыболовную леску. Корабль