Кто-то позвал Редфорда из дальнего конце зала, и он, извинившись, отошел.

Его команда обошлась с Теодором бережно и с большим уважением, и Мера это очень ценила. Она была уверена, что Баст тоже это оценит, но он ушел. Когда она спросила, хочет ли остаться, он сказал ей, что ему нужно поймать убийцу.

Бенедикт закрылся в своей комнате, а Леон готовился сообщить новость их матери.

— Мы вернем тело вовремя для проведения ритуалов погребения, — заверил один из фейри из команды Редфорда. Потом поклонился Мере и на несколько минут оставил ее наедине с носилками и телом Теодора.

Расстегнув молнию на кожаном мешке, она посмотрел на лицо Теодора. Он выглядел умиротворенным, если не считать засохших пятен ночной крови на его щеках.

Если бы только он мог сказать ей, кто оборвал его жизнь…

— Я сделаю все возможное, чтобы добиться справедливости, — пообещала она.

Снова застегнув мешок для трупов, Мера положила руку на голову Теодора. Фейри произносили молитвы, отдавая дань уважения своим мертвым, она выучила их еще в школе. Трюк Баста, освободивший ее воспоминания, возможно, каким-то образом вернул слова из прошлых уроков.

— Да возрадуешься ты в прериях Дану и насладишься его благословениями, — пробормотала Мера. — Пусть любимый, которого ты оставляешь позади, никогда не забудет тебя. До того дня, когда мы встретимся снова.

Это все, что она могла ему сейчас дать. Справедливость восторжествует позже, даже если это станет последним, что она сделает.

Как только команда Редфорда была готова, они ушли вместе с телом монаха. Мера смотрела им вслед, и сердце сжалось.

Если бы она арестовала Корвуса, когда он навестил ее в участке, Теодор, возможно, был бы еще жив.

К тому времени, как Баст вернулся ночью, она расхаживала по участку.

Упав на старый диван, Мера потерла лоб.

— Редфорд передавал привет.

— Ага, — рассеянно проворчал он. — Корвус в бегах. Я искал его повсюду.

Интуиция подсказывала ей, что они чего-то не понимают. Что ответ не так прост, как хотелось бы Басту.

— Не кажется ли тебе, что это слишком странно? — спросила она, не зная точно, что хочет сказать.

— Нет, если ты знаешь Корвуса, — возразил он сквозь стиснутые зубы.

По понятным причинам Мера не хотела спорить со своим напарником, поэтому сменила тему.

— Я еще раз очаровала Райну, прежде чем вернуться в участок. Она больше никому не рассказывала о том, что видела Теодора с коробкой.

— Конечно. Корвус убил моего отца, и когда Тео обвинил его, малахай хладнокровно прикончил и его. — Покачав головой, он скрестил руки на груди. — Мне следовало перерезать ему горло, когда он отравил тебя зачарованным вином. Ничего бы этого не случилось, если бы я просто… — он резко оборвал себя.

Если бы он просто что?

Позволил ночной крови взять верх? Убил собственного брата?

На самом деле он не мог этого иметь в виду.

Мера изучала Баста и горе в его глазах, потерю, которую он держал крепко запертой за душевными стенами.

— Когда убила свою мать, я рыдала. — Мера устало встала и подошла к нему. — Мой мозг отказывался оплакивать ее, но мое сердце оплакивало, даже если она этого не заслуживала. Звучит глупо, но часть меня хотела, чтобы у нас появился второй шанс. Что, если бы я увидела ее саму сквозь ее ярость и ненависть, все было бы по-другому.

Баст раздраженно нахмурился. Наверняка догадался, к чему она клонит.

— Я по-своему оплакиваю Теодора. Дело в том, что я недостаточно его знал. Он ушел в монастырь, когда я был маленьким, и редко навещал нас, но после моего отъезда на материк, мы больше не виделись и не связывались друг с другом. То же самое с Беном… — Он замолчал.

— Ты знал его, — возразила она. — Проблема в том, что у тебя никогда не будет шанса узнать его лучше.

— Мы уже не те, что раньше, Мера. Монах мертв. Нет смысла плакать из-за этого.

О, Баст назвал ее по имени. Он делал это только в состоянии возбуждения или в ярости.

— Это ужасно холодное отношение, — отметила она.

— Это жизнь.

Она обняла его, прижавшись лбом к его груди. Мере хотелось забрать всю его боль и зашвырнуть ее далеко-далеко.

— Мне очень жаль, Баст. Теодор казался хорошим и добрым. Мне жаль, что ты так и не смог попрощаться.

Баст судорожно сглотнул, его мышцы напряглись, сердце бешено забилось. Его руки зависли в воздухе, как будто он не мог решить, обнять ее в ответ или оттолкнуть.

— Я знал Тео, — тихо признался он. — Он читал мне сказки поздно ночью и молился Дану о моей безопасности.

Мера продолжала обнимать его.

— Я в порядке, котенок, — его голос дрогнул, и он прочистил горло. — Спасибо, что ты здесь. Теперь ты можешь отпустить меня.

Она даже не шевельнулась.

Пораженно вздохнув, он крепко обнял ее.

— Когда видел его в последний раз, я сказал ему заткнуться. — Он всхлипнул от горя. — Тео был самым добрым из нас, и я огрызнулся на него. Он этого не заслужил, Мера.

— Все в порядке. Я здесь, напарник.

Баст уткнулся лицом в изгиб ее шеи, и впервые с момента их встречи Себастьян Дэй заплакал.

Глава 19

Коронация Леона, которую назначили на следующую ночь, отложили на пять дней. Будущий король объявил период траура, и его снимут только после его восшествия на трон.

Вернувшись на материк, Редфорд сработал быстро. И отправил тело Теодора обратно в течение сорока восьми часов.

И в тот же день, когда монаха вернули в Лунор Инсул, провели погребение на поляне у вершины самой высокой горы, недалеко от дворца. Его семья положила Теодора на погребальный костер, засыпав его ложе для упокоения белыми цветами, которые гармонировали с его погребальным одеянием.

Это была маленькая и тихая церемония, от которой сердце Меры чуть не разбилось.

Леон вышел вперед и поджег факелом погребальный костер, в его глазах блестели слезы. Когда пламя охватило тело монаха, он заплакал, Серафина зарыдала, а Бенедикт просто смотрел, как будто не мог поверить, что его брат мертв. Баст нес всю тяжесть этого горя на своих плечах совершенно молча.

Однако они не одиноки в своем горе. Весь остров оплакивал потерю королевской семьи.

На западной стороне острова туристы клали цветы под деревянную статую с вырезанным на ней гербом Ночного двора. На восточной стороне ночные фейри выразили свое почтение зажигая тысячи фонариков из рисовой бумаги в первую ночь после похорон