Кризис вернулся с войны многократно усилившимся и вылился в смуту 1905 года, имевшую результатом существенное изменение системы госуправления за счет появления новых органов – Госдумы, Госсовета и Совета министров. Принятые Основные государственные законы Российской империи сильно смахивали на конституцию.

Столыпинские реформы вместе с усилением репрессий несколько разрядили ситуацию, но после гибели Петра Аркадьевича она снова пошла вразнос.

Начало Первой мировой войны в 1914 году власти восприняли как манну небесную: полное слияние самодержца с народом, угар патриотизма, прекращение волнений в городах и селах. Кризис ушел на фронт и там, казалось, должен был погибнуть. Но и во второй раз попытка выпихнуть революцию и гражданскую войну за пределы страны не только не удалась, но и привела к прямо противоположным результатам.

Крупные военные поражения 1915 года, потеря значительных территорий, очевидная беспомощность правительства, порождавшая кадровую чехарду, резкое ухудшение социального положения населения уже к концу 1916 года настолько напитали кризис, что революция стала практически неизбежной. С фронта возвращались не мелкие бесы, а Голем одуревшей от окопной войны солдатчины, оголодавших рабочих, обезумевших обывателей, распространявших самые фантастические слухи о предательстве высших чиновников и членов императорской семьи. Голем сеял хаос и анархию.

«Безумный шофер» выскочил из «машины», а ухватившееся за руль Временное правительство обнаружило, что она набрала немыслимую скорость, а тормозов у нее нет. Предсказать финал было несложно.

Тормоза у машины-империи, которые позволили бы прекратить скатывание в хаос и анархию, отсутствовали по двум причинам. Во-первых, «машина», то есть система государственного принуждения, способная противостоять погромам, грабежам, хулиганствующим толпам и подрывным элементам, уже была полностью разрушена. Во-вторых, новоявленные «шоферы» принципиально отказывались применять правила, в том числе меры государственного насилия по отношению к населению.

В советской историографии считалось, что Временное правительство и Петросовет, а затем ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов делили власть в стране[326]. Однако поначалу Советы ни формально, ни реально никакими властными полномочиями не располагали, да и не претендовали на них. Они добровольно признали полноту законодательной и исполнительной власти Временного правительства. Их можно разве что назвать придуманной П. И. Пестелем «блюстительной» властью, поскольку Советы со своей стороны декларировали лишь «революционный контроль» над правительством и вредили армии с целью соблюдения загадочных «идеалов революции». Впрочем, никаких механизмов принуждения по отношению к правительству Советы не имели. Третий состав Временного правительства во главе с А. Ф. Керенским вообще в значительной степени состоял из деятелей или ставленников Советов.

Когда у машины отказывают тормоза, единственное, что остается, – давить на газ в надежде поскорее проскочить опасный участок дороги. Этим усердно занялось правительство Г. Е. Львова.

Исходя из либеральной модели общества как «организованной общественности», то бишь гражданского общества, правительством были выбраны два основных направления реформы системы управления. Первое заключалось в ее децентрализации путем передачи значительных полномочий государственного управления на уровень местной власти. Второе направление – всемерная демократизация общественной жизни и, в частности, органов местного самоуправления путем привлечения активных граждан, а также провозглашения политических, экономических и религиозных свобод.

4 марта 1917 года Временное правительство приняло постановление об отстранении от должностей всех губернаторов и вице-губернаторов. В губерниях, где работало земство, губернаторы заменялись председателями губернских земских управ; где земств не было, места оставались незанятыми. Единственной связующей нитью между государственными органами управления и земствами стали комиссары Временного правительства, фактически лишенные каких-либо властных полномочий.

Однако краеугольным камнем империи как системы управления является именно ее предельная централизация. Понятно, что исчезновение единого центра принятия решений, неукоснительно исполняемых всеми уровнями иерархии власти, не могло не привести к началу распада империи.

Вплоть до февраля 1917 года выступления на национальной почве не играли существенной роли. Тем более что шла Первая мировая война, а наиболее активные в этом плане регионы (Польша, Прибалтика и Украина) оказались частично оккупированы неприятелем. Падение самодержавия резко активизировало центробежные силы в национальных окраинах. Начался процесс их отпадения от империи.

Временное правительство Г. Е. Львова, продолжая имперские традиции, видело свою задачу в сохранении России «единой и неделимой». Вместе с тем в русле децентрализации было отменено законодательство, дискриминировавшее национально-этнические группы населения. В полной мере была восстановлена автономия Финляндии и Польши. 16 марта 1917 года Временное правительство признало право Польши на независимость при условии «свободного военного союза» с Россией. 10 июня 1917 года Украинская Рада провозгласила автономию Украины, и Временное правительство признало ее, но окончательное решение национального вопроса было отложено до Учредительного собрания. Такая политика сдерживания и выжидания в конце концов привела к нарастанию масштабов и радикализации национальных движений.

В сентябре 1917 года в Киеве состоялся Конгресс народов России: 93 делегата представляли все более или менее крупные этносы (за исключением поляков и финнов). Временное правительство А. Ф. Керенского объявило о предоставлении народам права на самоопределение. До лета 1918 года от России отделились Польша, Литва, Латвия, Эстония, большая часть Белоруссии, оказавшиеся под протекторатом Германии; затем Финляндия, Бессарабия, Грузия, Армения, Азербайджан. Сепаратистские настроения усиливались в Казахстане, Татарстане, Крыму, на Дону и Кубани, в Сибири и на Северном Кавказе.

С началом полномасштабной гражданской войны на территории бывшей Российской империи возникло множество квазигосударственных образований, претендовавших на независимость от центрального правительства.

Другой программной установкой либерального Временного правительства было повсеместное установление, как они выражались, народоправства. Закоренелая, ни на чем не основанная вера интеллигенции в «мудрость народа» породила устойчивый миф, что стоит этому народу позволить самому решать, как обустроить свою жизнь и предоставить свободу действий, наступит счастье.

А ведь еще Аристотель предупреждал, что демократия, понимаемая как власть многих неимущих, заботящихся о собственной выгоде, – крайне ущербная система управления, поскольку склонна вырождаться в охлократию, основанную на меняющихся прихотях толпы[327], постоянно попадающей под влияние демагогов. При охлократии демагогия, тирания большинства и господство страсти преобладают над разумом. В толпе все равны: бедные и богатые, образованные и безграмотные, добрые и злые. «…И крайняя демократия, и тирания поступают деспотически с лучшими гражданами; постановления такой демократии имеют то же значение, что и в тирании распоряжения»[328].

С момента объявления кадетским Временным правительством демократических свобод ситуация стала развиваться строго по Аристотелю. Нет, толпа не выбирала всех важнейших должностных лиц, как это было в некоторые моменты Великой французской революции и в первые дни после революции 1848 года. Однако митинговая активность оказывала все большее влияние на решения, принимаемые как на государственном, так и на местном уровнях, что приводило к критической разбалансировке системы управления. Увлечение общества демагогией и демагогами стало проявляться с первых дней работы Государственной думы, но после Февраля стало повальным.

Самый