– Где твоя спальня?

– Вторая дверь справа, – голос почему-то охрип.

Хорн опустил меня только у расстеленной кровати, словно его руки вдруг резко ослабли. Как только взгляд остановился на белоснежных простынях, он превратился в соляной столб. Я даже немного обиделась за такое пристально внимание не ко мне.

Теоретически я знала, что сейчас должно произойти. Анатомию изучила от и до, да и герра Нарана не страдала излишней скромностью. Еще на третьем курсе она рассказала и показала студенткам все, что должна знать девушка, точнее женщина, чтобы брачная ночь не стала для нее неожиданностью. Для этого у нее были даже наглядные пособия. Не умолчала ни о родах, ни о прочих неприятностях. «Или приятностях, – добавила она, рассматривая наши ошарашенные лица, – как кому повезет».

Я просто жутко растерялась.

Стояла, мяла юбку во влажных ладонях и смотрела на застывшего статуей мужчину. Из нас двоих опыт был только у него, но мой муж почему-то не спешил брать то, из-за чего он, по его словам, победил смерть. Однажды, дурачась, он сказал, что так долго ждал меня, что у него скорее всего остановится сердце, когда я позволю до себя дотронуться. Неужели так боится?

Я тряхнула головой – что за глупые мысли лезут в голову!

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – смущенно прокашлялась.

Хорн вздрогнул, очнувшись от оцепенения и развернулся ко мне. Выражение на лице было странным, пугающим. Сжатые в линию губы побелели от напряжения, глаза горели в полутемной комнате, как угли.

– Прости, я ничего не умею и не знаю… – я запнулась, растеряв последние крохи смелости, – наш договор с Эдвардом был фиктивным. Я никогда…

– Простить?! – потрясенно переспросил Хорн. Его голос сорвался, он вдруг тяжело упал передо мной на колени, обнял ноги и прижался лицом к животу. – Простить? – прошептал в ткань платья.

От горячего дыхания кожа покрылась мурашками.

Он поднял голову, и я увидела в глазах блеснувшие слезы. Сердце мучительно сжалось. Хорн смотрел на меня снизу вверх как на божество, и от этого смирения и преклонения в его глазах хотелось плакать. Ноги подогнулись, и я скользнула вниз, опустившись рядом с ним.

– Я безумно тебя люблю, Ария Дениза Крей. Безумно. – Хорна трясло от переполнявших эмоций. – Ты вся такая… – он обвел меня диким взглядом. – У меня нет слов. Ты словно для меня создана. От макушки до пяток. С ума сойти… Я только подумаю… И голова кругом…

Каждое его бессвязное слово отзывалось внутри сладостной дрожью. Он еще что-то шептал, а я потянулась к нему всем телом, заставляя умолкнуть, первая касаясь губами губ. Он вздрогнул и замер на миг, словно перед прыжком в пропасть. Робкий нерешительный Торус Хорн. Никто не поверит.

Поцелуй. Не первый, но на самом деле самый первый. Такой, от которого плывет голова. Мыслей нет, сердце замирает, а потом несется вскачь, и кровь начинает грохотать в ушах. Когда болью скручивает внутренности, и нестерпимая жажда сжигает изнутри. Одежда мешает дотронуться до кожи, хочется избавиться от нее, стать ближе настолько, чтобы почувствовать все тело, каждый миллиметр, притянуть к себе, вплавиться, как металл сплавляется с металлом. Сжаться до судорог, до сладкой боли. Сильно, отчаянно, восхитительно.

***

Наутро нас встречали не только собравшиеся в гостиной слуги, но и толпа журналистов перед воротами.

– Я так и знал, что священник захочет еще заработать золота, первым оповестив газеты, – произнес Хорн, отодвигая край занавески.

Проснулись мы поздно и каждый раз нам что-то мешало встать с кровати, отодвигая выход из спальни еще дальше. То Хорн вспомнил, что сегодня еще не исполнял супружеский долг, то потом я ему что-то успела задолжать. Когда только?

– Надеюсь, на этом все, – пробормотал он, картинно раскидывая руки в стороны на смятых простынях, – совсем ты меня измотала.

– Я? – меня разбирал смех. – Это когда отбивалась от тебя полчаса назад?

– А вот не нужно было отбиваться, – Тор повернулся набок и уставился на меня подозрительно блестевшими глазами, – супружеский долг, он такой коварный, чем чаще исполняешь, тем лучше получается. Может, вообще сегодня не будем вставать? Скоро полдень, а там и до вечера недалеко.

Я невольно залюбовалась мужем. Не знаю, как выглядела я после ночи любви, он выглядел великолепно. Растрепанные волосы, легкая щетина на щеках, скульптурно очерченные мышцы так и манили провести по гладкой золотистой коже рукой. Почему Марта говорила, что постель – это гадко, больно и неприятно? Ничего более приятного я не испытывала в своей жизни. Или так бывает только с тем, кого любишь?

– Увы, нет, – я решительно встала, стараясь не замечать каким взглядом меня проводил Хорн, – сегодня приезжает принцесса Лея, во дворце, наверное, с ног уже сбились в поисках меня.

– Мне тоже нужно показаться в суде, – горестно скривился муж, – надеюсь, меня не уволят за прогул. А если уволят, то и пусть. Уедем из столицы, будем тихо спокойно жить в какой-нибудь деревеньке, делать глупости, вино, детей.

Он хитро подмигнул. Я фыркнула и скрылась в ванной комнате. Просто так нам никто не позволит спокойно жить в деревеньке. А так бы хотелось…

У ворот дворца мы разошлись в разные стороны, договорившись встретиться после работы. Хорн пошел в правое крыло, где располагался верховный суд, я в левое, где находился мой кабинет.

Лицо не покидала мечтательная улыбка. Казалось, она приклеилась ко мне намертво. Только вспомню вчерашние события и губы расплывались сами собой. Я замужем. За Хорном. За этим самодовольным тщеславным эгоистом, которого я презирала всей душой. И он оказался даже лучше, чем я представляла в самых тайных мечтах. Когда ночью он перехватил у меня инициативу, мне оставалось только выгибаться в его руках и кусать губы, сдерживая рвущиеся из горла стоны.

До сих пор в ушах стоит жаркий шёпот.

– Будь покорной… Пожалуйста… Я так давно этого ждал… Я сделаю все сам… Позволь мне…

И он делал. Да так, что до сих пор при одном вспоминании у меня горят щеки и тяжелеет низ живота. Пальцы и губы в таких местах, о которых я даже не догадывалась. Он словно добрался до вожделенной добычи, и теперь, заполучив ее, с жадностью набрасывался вновь и вновь, упивался, поглощая без остатка. И никак не мог остановиться.

Не все нам рассказывала герра Нарана о семейной жизни, далеко не все…

Я торопилась поскорее скрыться в кабинете, представляя, как сейчас выгляжу. В коридорах дворца на меня оборачивались, странно поглядывали, провожали ошарашенными взглядами. Тот, кто был более расторопным и прочитал утренние газеты, спешил поздравить. Не все поздравления были искренними и добрыми. В глазах некоторых людей мелькала злоба и алчность, а некоторые старались побольнее уколоть, вплетая в поздравления фразы, более похожие на соболезнования: «Ах, бедняжка, вы же помните, что писали в газетах в позапрошлом году? О его вечеринках. Все знают, какой арий Торус легкомысленный и ветренный. Рано или поздно он все равно…»