Шрифт:
Закладка:
Плюсом стало то, что новому польскому премьеру понадобилось лишь три недели, чтобы представить парламенту свое правительство, которое было одобрено голосами 402 депутатов, при этом 13 отсутствовали, и никто не проголосовал против. Вполне символичным выглядело и то, что во время своей первой речи в качестве премьера 12 сентября шестидесятидвухлетний Мазовецкий почувствовал головокружение и вынужден был взять перерыв на час, чтобы прийти в себя. Когда он вернулся на трибуну под гром аплодисментов, то пошутил: «Извините меня, но я нахожусь в том же состоянии, что и экономика Польши». А после того, как стих смех, он добавил: «Я пришел в себя – и я надеюсь, то же произойдет и с экономикой». В конце своего выступления Мазовецкий встал с кресла премьер-министра «как член Солидарности», подняв в знак триумфа обе руки, словно повторяя жест победы «Солидарности»: два пальца одной руки в форме буквы V[312].
Боровшиеся друг с другом на протяжении десятилетия «Солидарность» и коммунисты теперь приступили к непростой совместной работе, при этом большая часть правительственного аппарата осталась на своих местах, приспосабливаясь, иногда даже старательно, к новым целям и манере поведения. Взамен безвыходного треугольника Партия–«Солидарность»–Церковь жизнь страны теперь определялась деятельностью новой конфигурации сил: правительство, парламент и президент, при том что ведущая политическая фигура и стратег «Солидарности» Лех Валенса фактически занимал положение будущего президента.
И хотя измученная экономика Польши едва начала свое движение от плана к рынку, первая и решающая фаза политического перехода – намеченного, но не прописанного в соглашениях круглого стола, – была пройдена без какого-либо конфликта. Не случилось никакой гражданской войны и советской военной интервенции. Эта мирная «революция» имела динамический эффект не только в Польше, и в других странах, где коммунисты были у власти, показав, что немыслимое стало возможным.
В то время как события в Польше шли своим чередом, сверхдержавы выглядели сторонними наблюдателями. Можно с уверенностью утверждать, что Госдепартамент предпочел бы вести более авантюрную и открыто поддерживающую политику. Но Белый дом оставался на охранительных позициях, твердо возлагая всю ответственность на Варшаву. «Только поляки могут знать о том, что они достигли успеха», – сказал Скоукрофт в интервью Си-эн-эн, когда его спросили, почему президент не решился предложить Варшаве больше помощи. «Мы можем помочь, но мы сможем помогать только тогда, когда деньги будут направлены в те структуры, которые способны использовать их надлежащим образом». Его посыл был совершенно четким: давайте подождем и посмотрим. Буш чувствовал, что «важно действовать осторожно и избегать растаскивания денег по крысиным норам»[313].
Что касается СССР, то Горбачев, казалось, цеплялся за иллюзию того, что «демократический социализм» в Польше и Венгрии имел будущее. Но даже если и так, у Кремля не было ни воли, ни ресурсов для проведения в отношении Восточной Европы политики в стиле Сталина, Хрущева или Брежнева. В любом случае, перед Горбачевым стояла тяжелейшая проблема, как удержаться у власти у себя дома и как сохранить Советский Союз. Ему приходилось действовать в совершенно новой политической системе, сложившейся после первых свободных выборов в СССР с 1917 г. Стремясь убедить Коммунистическую партию отменить Верховный Совет и создать работающий парламент, Съезд народных депутатов, в марте 1989 г. он понял, что это достижение перестройки создало более независимый орган, способный постепенно подрывать его власть. Как заметил его биограф Уильям Таубман, он «заменил старую политическую “игру”, в которой ему не было равных, на новую, в которую он прежде не играл». В этом процессе все больше и больше власти получали республики и высвобождались новые националистические, даже сецессионистские силы. Эти центробежные силы проявились самым драматическим образом в Грузии, спровоцировав вмешательство Советской армии в Тбилиси в апреле 1989 г., когда погиб 21 человек, и стали еще более очевидными по мере того, как Европа стала проявлять озабоченность в отношении Прибалтийских республик на западной окраине СССР[314].
23 августа, за день до того, как Мазовецкий был утвержден на посту премьера Польши, около двух миллионов человек, взявшись за руки, образовали человеческую цепочку длиной в 400 миль по Эстонии, Латвии и Литве в память о пятидесятой годовщине пакта между Сталиным и Гитлером, заключенного в 1939 г., который передал Советскому Союзу эти три государства Балтии, пользовавшиеся независимостью с 1918 г. Этот «Балтийский путь» стал напоминанием о том, что СССР и советская империя существовали благодаря силе. Польский Сейм и компартия Польши публично осудили пакт, так же как это сделал и Горбачев за несколько дней до этого. Но никто из них до сих пор не хотел браться за то, чтобы сделать логические практические выводы из этих слов. Пакт передал в состав СССР не только страны Балтии, но и значительную часть восточной Польши. Осуждение сталинистской политики возвращало к жизни когда-то похороненные вопросы о европейской геополитике – вопросы, влиявшие на основы отношений между супердержавами[315]. Так Польша выступила в роли чего-то вроде ледокола для холодной войны летом 1989 г. Венгрия следовала за ней, начав собственные переговоры за круглым столом о реформе электорального процесса и структуре правления. В этом случае, впрочем, стол был не круглым, а треугольным – что отражало более четкую конфигурацию венгерской политики, в которой ключевыми игроками были коммунисты, оппозиционные партии и непартийные организации. Начав переговоры 13 июня, все три группировки достигли 18 сентября соглашения о переходе к многопартийной парламентской демократии через полностью свободные общенациональные выборы. План предусматривал, что перед этими выборами старый, пока существующий парламент проведет выборы президента – на самом деле, существовало общее понимание, что Имре Пожгаи является наиболее вероятным кандидатом на этот пост. Но как только идея получила огласку, «Свободные демократы», «Молодые демократы» и Независимые профсоюзы нарушили уже достигнутый консенсус, отказавшись подписать соглашение. Очень скоро венгерская треугольная политика стала распадаться на фрагменты. Оппозиционные партии начали ссориться между собой, в то время как 7 октября ВСРП проголосовала за самороспуск и затем провозгласила себя Венгерской социалистической партией (ВСП), ее возглавил Режё Ньерш. Это стало для них фатальным решением, потому что общество видело, что стоит за косметическими изменениями. В течение следующих месяцев и в процессе подготовки к выборам «новая-старая партия» не выросла численно, в отличие от ее оппозиционных соперников. Тем временем некоторые коммунисты, сплотившись вокруг Кароя Гроса, сформировали партию под старым названием, но эта их собственная, на скорую руку созданная партия стала в венгерской политической жизни еще более маргинальной.
Эти драматические перемены полностью захватили содержание венгерской политики. 18
