— Это я её к тебе послал, — виновато повесил голову Олег. — Я рассказал ей про твоё разбитое сердце и Орлову. Вот она и пошла тебя утешать.

— Чтоб у тебя чирей на заднице вскочил, Князев!

— Ну хочешь, я поеду с тобой к Славке, когда Конфетка поправится. И всё ей объясню. Сам. Мне она поверит. Я же её терпеть не могу.

— Угу, — кивнул я. — Только тебя ей и не хватало, после всего, что она услышала.

Кофеварка зашипела. Стешка проснулась и заплакала.

На этом разговор можно было считать законченным.

К счастью, к вечеру температура у Стефании спала. О ложку звонко стукнулся уголок вылезшего зуба. Моя девочка принялась радостно мусолить ложку, и батя буквально выгнал меня из дома.

И я знал только один адрес, куда мог ехать, обгоняя красные светофоры.

— Слав! — я бы упал на колени прямо у двери, но она меня остановила.

Заплаканная, измученная, она зябко куталась в тонкую кофточку, совсем как тот раз, когда я приехал в снег, только больше на меня не смотрела. Совсем. Отворачивалась в сторону.

— Прости, что тебе пришлось всё это услышать, — развёл я руки в стороны, не рискуя сам её обнять. — Но как бы оно ни прозвучало, всё не так.

Она разбивала мне сердце тем, что колебалась, но всё же ткнулась в грудь, прижалась. Я выдохнул с облегчением.

— Прости. Пожалуйста.

— Не надо, Рим, — всхлипнула она. — Тебе не за что извиняться.

— Уверен, есть, — прижал я её к себе и вдруг увидел… чемодан.

Потом обратил внимание на бардак, словно она не знала, что с собой взять, и вещи, которые не пригодились, просто кидала рядом.

— Ты… уезжаешь?!

— Да, — кивнула она и отстранилась, так и не встретившись со мной взглядом. Посмотрела на часы на тонком запястье. — Самолёт через три часа.

— Самолёт? — замер я, когда она снова принялась скидывать вещи. — Тебе нужно лететь по работе?

Она мотнула головой: нет.

— Я настолько тебя обидел, что ты решила сменить обстановку? То есть да, — поспешно исправился я, — конечно, я тебя обидел. Но я боюсь предполагать чем. Подозреваю, из того отвратительной сцены мы могли сделать совершенно разные выводы. И то, что ты ушла… Слав, давай поговорим!

— Дело не в тебе, — покачала она головой, так на меня и не глядя.

Но её резкие движения, с которыми она швыряла свои дорогие брюки и кофточки в чемодан, совсем мне не нравились. Совсем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На кухне запищала кофемашина, сообщая, что закончилась вода или сливки, или надо поменять фильтр, а может, это был снова открытый холодильник…

— Я посмотрю, — сорвался я с места, опережая Славку.

Это оказалась посудомойка, домывшая посуду. Я открыл дверцу, чтобы расставить две несчастных тарелки по местам, и одну даже поставил, когда взгляд упал на включенный телевизор.

Звука не было. Но из нарезки кадров, что показывали в новостях спорта, было всё понятно и так.

Финальный матч КХЛ. Счёт три-три. Опасный момент. Бахтин отправляет шайбу в ворота, бросаясь наперерез защитнику. Его жестоко сбивают на полном ходу. Он врезается в борт. Потом падает на лёд. И никому уже словно нет до него дела, безжизненно лежащему на льду. Трибуны ликуют: ГОЛ! Он забил победный гол! Его клуб стал чемпионом КХЛ! Чемпионом России!

Носилки. Врачи. Кровь на льду. Много крови…

— У него перелом бедра, сотрясение мозга. И резаная рана, — Славкин голос заставил меня повернуться. — В новостях этот момент вырезали, а в прямом эфире было видно: когда Макс упал, его полоснули коньком по шее. Он сейчас в больнице. В себя пока не пришёл. И я лечу… к нему.

— Да. Да. Я понимаю, — кивал я как китайский болванчик, с трудом осознавая её слова, но совершено точно, кристально ясно понимая: она возвращается к Бахтину.

Она не просто летит к нему в больницу.

Она. Возвращается. К мужу.

своё отработал мой старый буксир

застыла последняя лопасть

смотрю как стремительно катится в мир

пропасть