Щукин его не разочаровал. Он повернул к нему экран со словами: «Это тебя».

На Романова строго смотрело незнакомое лицо. Уверившись, видимо, в адресате, лицо исчезло, переключившись, и на Романова смотрел теперь Невоструев. Ну, этого-то он знал. Все, похоже, рукопись монографии действительно дошла не только в Лондон, но и в надлежащие органы. А от них в МИД, наверняка в администрацию президента и так далее. Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Щукин тоже понял, что разговор уходит в запретные высокие сферы, информация от которых становится опасной для случайных посторонних.

— Поговори тут, — буркнул он, — я пока схожу к директору.

Романов проводил взглядом его полнеющую фигуру — к директору он пошел… не дальше курилки — и перевел взгляд на экран. Невоструев, уловив его взгляд, сообщил:

— Подождите немного, господин министр поговорит по другому фону по важному вопросу. Дело масштабное… по поводу Индонезийского конфликта. Но как только освободится, то сразу же переключится на вас.

Он хотел сказать что-то еще, но кто-то или что-то подало ему сигнал и секретарь переключил фон на картинку зимнего соснового леса.

Романов скорчил недоумевающую рожицу. Что-то непонятно с этим конфликтом. Как человек, занимающийся внешней политикой, он в общих чертах знал ситуацию и в других частях света. Но ничего не слыхивал об острой ситуации в Индонезии. Что же это беда такая, если министр занимается ею каждую свободную минуту. Или у него хобби такое?

Домыслить мысль о странных привычках дипломатах он не успел. Фон щелкнул и вновь переключился.

Романов увидел знакомую картину из галереи «Дядя Ваня сердится». Министр иностранных дел Алексей Антонович Ларионов был раздражен до такого уровня, что еще бы чуть-чуть и из него посыплются искры.

Впрочем, разнообразия ради, зол он был не на Романова, поскольку заговорил с ним предельно спокойно и уважительно.

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, вижу, идей у вас много. Читал все утро. Да, и язвительности в вас сидит на пару заводов по производству азотной кислоты.

Романов сделал вид, что не понял о чем идет речь.

Ларионов пояснил:

— Я имею в виду вашу монографию. Здорово вы проехались по правительствам всех стран вместе взятых. Если вас послушать, так это главные преступники, мешающие народам мирно жить. Для нас, конечно, это плохо — для президента и нынешнего правительства. Но с учетом того, что бомбите в основном Запад, хорошо.

— Не помню сейчас, кто сказал, — пояснил Романов, — гибель одного человека — это убийство, а десяти — политика. Только, Алексей Антонович, я что-то не помню, чтобы кому-то отдавал монографию.

— Не будьте столь наивны, — укоризненно попросил Ларионов.

— За кого вы меня принимаете, — укоризненно в тон министру ответил Романов.

Ларионов посмотрел на хитро улыбающегося собеседника, помолчал, потом нехотя сказал:

— А вы еще тот жук. Специально монографию послали подружке?

— Ну, я же русский человек! — гордо сказал Дмитрий Сергеевич, — неужели я ничего не должен знать о ФСБ?

— Туше, — согласился Ларионов, — у меня к вам есть разговор не по фону. Не могли бы вы подъехать в министерство часикам к пяти?

Романов придал лицу отвлеченное выражение, в душе возликовав — его план удался на все сто процентов! Но вслух он нехотя сказал:

— Опять за границу будете предлагать выехать? Как-то неохота. Привык, знаете, к мартовской оттепели и лаптям с зипуном.

Ларионова обмануть просто так было невозможно.

— Я же сказал — туше, — остатки раздражения в голосе еще чувствовались, — по фону все равно вам больше ничего не скажу. Добавлю лишь, говорить будем лишь о хорошем для вас.

Пришлось смириться. Как говориться, кто платит, тот и заказывает музыку.

— Я подъеду, — Дмитрий Сергеевич не удержался, придал голосу недовольное выражение. Пусть министр поймет, что его собеседник едет без особой радости.

Он уже надевал пальто, когда в кабинет ворвался ошалевший Щукин. Глаза выпучены, открытый десять минут назад рот так и остался в данной конфигурации, являя миру наполовину смененные зубы.

Дмитрий Сергеевич, еще находясь под впечатлением разговора, ворчливо спросил:

— Ты случайно русалку в коридоре не встретил? Или госсекретаря США?

Ирония пропала напрасно. Щукин на нее не обратил внимания.

— Старик, — закричал он как в далекие аспирантские времена, — ну ты даешь! Я думал, ты шутишь по своей старой привычке. Поздравляю, от всей души поздравляю.

Он схватил Романова за руку и затряс ее так сильно и энергично, что у того закружилась голова.

— Подожди, — остановил он Щукина, дав излить эмоции. — С чем ты меня поздравляешь?

Щукин ему не поверил:

— А то ты не знаешь.

— Нет, — искренне признался Романов.

— Врешь, ну да черт с тобой. Только что мне шепнули между делом, в Академии Наук открыли пять новых вакансий академиков. Одна из них по отделению истории. И на нее есть один предполагаемый кандидат — ты!

Романов смастерил на лице выражение сомневающегося скептика, хотя сразу же поверил Щукину и даже понял, что его изберут. Это та цена, которую ему заплатят, чтобы он помолчал и не печатал монографию. Честно говоря, на звание академика он не рассчитывал, но сверху, как говорится, виднее. Пять вакансий специально открыто, чтобы не было слишком видно, для чего это сделано. Ну а академики не станут возражать против прямого кивка на одного из докторов, который, в принципе, соответствует требованиям, выберут. Здорово, черт возьми.

И он многозначительно кивнул Щукину — мол, знай наших!

Невоструев проводил его в уже знакомую комнату. Ларионов крепко пожал руку в знак приветствия, кивнул Невоструеву:

— Чаю, Геннадий Леонидович.

— Я, знаете, совершенно изменил мнение об интеллигенции, — сообщил он Романову. — Раньше как-то виделись робкие люди, витающие в облаках, мало что понимающие в реальной жизни. Хлеб для вас растет булками в магазинах, а молоко размножается в торговых базах. Вы показали, это далеко не так. Какая хватка!

Ларионов поблагодарил Невоструева за чай, неторопливо взял со стола изящную фарфоровую кружку.

— Пейте чай, Дмитрий Сергеевич. Я обратил внимание, предпочитаете цейлонский. Специально для вас заварили.

Он взял чашку, задержал дыхание, улавливая бодрый запах.

— Мне-то все равно, — пояснил Ларионов. — Я пью просто чай. К сожалению, подход один — не крепкий. Иначе поднимется давление.

Под гипнозом слов министра Романов взял чашку, тоже принюхался. Чай действительно был