Лодия стояла на двух якорях: железном и большом каменном шагах в ста от берега, когда молосский дог, до сих пор мирно посапывавший у ног хозяина, вдруг зарычал. Затем вскочил и громко и азартно залаял, подняв морду по направлению к темной реке. Не к берегу, именно к широкому и быстрому в этом месте Гипанису.

Трибун уже научился различать лай Цербера: злобный, яростный на незнакомца и достаточно дружелюбный, если речь шла о приветствии кого-нибудь из его охраны.

«Хотя, если вспомнить, он и Ульрику успел облаять, – подумал Константин. – Уж она мне точно не опасна».

В это мгновение какое-то странное предчувствие закралось в душу офицера. Невероятно, но он был готов сам в это поверить. Кажется, на какое-то мгновение перстень с изображением Абросакса на его левой руке полыхнул багрово-красным цветом.

С другого конца большой лодки, спеша и в темноте спотыкаясь о ноги гребцов, подоспел капитан Аммоний.

– Что он там учуял? Мой господин, на стремнине, кроме речного дьявола, никого нет.

Египтянин разжег факел, перегнулся через борт и тут же с криком ужаса повалился на дно лодки. Константин Германик, повидавший согдийцев с железными булавами, по сравнению с которыми речной дьявол покажется мальчиком в церковном хоре, поднял упавший факел и обнажил спату.

Сначала трибун увидел грязные пальцы, ухватившиеся за борт, затем голову с мокрыми волосами, потом через борт легко перевалился Лют-Василиус.

– Ты приплыл со стороны Гипаниса? – Германик был искренне удивлен.

– Да, – кивнул башкой со спутанными волосами, сейчас больше напоминавшими водоросли на голове утопленника, Лют-Василиус. – Так было удобнее под водой подплыть, подкрасться к вам.

– Что? – Константин решил, что ослышался.

– Просто я хотел показать тебе, офицер, что может сделать десяток смельчаков, даже если большая лодка стоит вдалеке от берега.

– Опыт Нобеля? – задумчиво спросил Германик. И, не дожидаясь ответа, решительно заявил: – А ведь ты прав. Чем выше по течению, тем больше людей мы встретим. Всяких, в том числе искусных пловцов. Я тебя, Лют, с сегодняшней ночи назначаю в разведку. Не обычную. Водную. Ты у нас опытен в таких делах, будешь предупреждать меня о всякой опасности, грозящей то ли с реки, то ли с суши.

Лют-Василиус с готовностью кивнул головой. Трибун, буквально с молоком матери впитавший воинские привычки и правила, поморщился. Он никак не мог привыкнуть, что наемники не умеют отдавать честь. Впрочем, они – не римляне. Как там тесть говорил? Pueris stirpis Romanae. «Из отпрысков романского древа».

– Да, кстати, – вспомнив благородных римлян, трибун Константин Германик не мог, разумеется, не упомянуть о хитрожопых греках. – Надеюсь, Эллия Аттика ты не нашел?

– Почему не нашел? – удивился Лют-Василиус. – Он на берегу, возле костерка. Кается. Ждет вас.

– Подождет. Пусть кается. Если его до утра никто не сожрет, подберем.

Глава ХХI

Пороги. Ант Радагаст

Константин Германик проснулся от шума воды. Это был не тихий шелест набегавшей морской волны, не умиротворявший плеск реки, ударявшейся о камни возле берега. Нет. Вода шумела и шипела. Да так громко, что разбудила трибуна Галльского легиона, заснувшего уже под утро, как только с суши забрали продрогшего донельзя Эллия Аттика и гребцы снова налегли на весла.

Офицер с трудом раскрыл глаза. Что же он увидел! Впереди Гипанис перегораживали острые скалы. Между ними – высокие, очень высокие круглые камни, через которые вода переливалась, чтобы нетерпеливо и зло нестись дальше. В воздухе стоял туман от невидимых брызг, капельки воды одна за другой стекали с металлического серпа Тираса, окаменевшего, словно жена Лота, и смотревшего на это дикое зрелище.

– Что это? – с усилием перекрывая шум воды, спросил трибун у своего не в меру отвлекшегося стража.

Фракиец опомнился и повернулся к командиру:

– Пороги. Речные пороги. Бывают и повыше, как у нас во Фракии. Но этот тоже спуску не даст. Прости, трибун, вспомнил родные края.

– Вот как? – Германик с любопытством еще раз взглянул на эти странные пороги. Ничего подобного в своей жизни он не видел, привык к медленному течению равнинных рек в Азии, безбрежным морским просторам.

Откровенно говоря, пороги Гипаниса напомнили большую баню-лутру, где из пасти бронзового льва с шумом падает в бассейн горячая вода. Однако вода в бане все же погорячее, чем на этих порогах.

Трибун почувствовал, что продрог.

– Аммоний, что делать собираешься? – зычно окликнул римский офицер капитана, который, сидя на носу лодки, что-то высматривал на берегу.

– Ждем, благородный! Ждем разрешения причалить к берегу. – Как ни странно, но обычно услужливый Аммоний на этот раз не поспешил доложить лично, а только ограничился кивком в знак приветствия.

«Разрешения причалить?! Разрешения? И не подойти утром к командиру не поприветствовать его?» – Константин Германик почувствовал приступ праведного гнева.

Однако тут его внимание привлекло движение на берегу, и он мгновенно понял вынужденную неучтивость нильского крокодила, капитана Аммония. На пляж речной бухты по хорошо различаемой на утреннем солнце широкой дороге бодро вышел десяток вооруженных луками длинноволосых мужчин. За ними приблизительно столько же бритых наголо мускулистых рабов в одних набедренных повязках.

Один из лучников, без намека на переговоры, просто махнул рукой. Красноречивый жест мог обозначать только одно. «Приставайте!»

Аммоний отдал краткий приказ гребцам и наконец поспешил к трибуну.

– Это – анты, хозяева местных земель, – торопливо сообщил он. – Они возьмут с нас плату за то, что мы плывем через их территорию. И – отдельно за то, что их рабы перетащат большую лодку по берегу, чтобы миновать пороги.

– А почему твои гребцы не в состоянии это сделать? – с ехидцей спросил Константин Гераник, понимая, что сейчас реально достал торгаша, который и так переживает о предстоящих расходах.

Аммоний шмыгнул огромным носом, сложив руки в покаянном жесте.

– Да я бы и рад! У нас нет бревен, чтобы перекатить лодку. Да и с антами лучше по-хорошему договариваться, особенно если у них луки. Кстати, трибун, посадил бы ты нашего Шемяку, или как там его, на цепь. Он все-таки – ант. Это сразу видно, глупая и голодная рожа у мальчишки. Скажешь, что твой раб.

Поклонившись, Аммоний поспешил занять свое место на носу лодии. Трибун отдал приказ Люту-Василиусу, и тот немедленно его исполнил. Заставил Шемяку укрыться за ящиком с товаром и там быстренько закрепил на его шее железный ошейник с толстой веревкой. Конец веревки попытался передать Германику. Тот озлился:

– Твой приятель, ты его и води не веревке. У меня свой друг, благородный.

Цербер в