Шрифт:
Закладка:
Старик размахнулся, кинул первую бутылку. Зазвенели осколки, смесь вспыхнула, огонь лизнул лохмотья ближайшего инфернала. Тот продолжал механически переставлять ноги, и вскоре от этого ходячего факела загорелись другие. Филч бросил вторую бутылку, третью...
Инферналы горели, но продолжали идти. Их мерное движение не останавливали ни взрывающие, ни отталкивающие заклинания — упавших затаптывали свои же. Тайная комната давно осталась позади, они миновали поворот коридора, затем еще один...
Сивилла попробовала вызвать Адский огонь, но вместо сокрушающего потока пламени из палочки вылетел жалкий фонтанчик искр. «Бомбардо», пущенное в потолок, уронило несколько плит, которые без следа исчезли в плотной толпе. Волшебница и сквиб отступали, и отход их вот-вот должен был превратиться в бегство.
— Прут и прут... Так никаких зажигалок не хватит, — Филч пересчитал оставшиеся бутылки. — Куда Квиринус побежал, не знаете?
— Неважно куда, главное, вернулся не один, — послышалось сзади. — Отец Саймон, сумеете вызвать Адский огонь?
Квиринус ожидал, что при виде толпы полуразложившихся мертвецов священник хотя бы удивится, но тот даже не поморщился. Все тем же мягким негромким голосом он возразил, что есть средство получше; коснулся груди слева, где засиял обычно невидимый знак его ордена, и, сделав короткую паузу, вдруг заговорил еще тише, почти шепотом:
Dies irae, dies illa
solvet saeclum in favilla
teste David cum Sibylla...[1]
Сивилла вздрогнула, услышав свое имя, но удивиться вслух не решилась. Толпа инферналов замедлилась, остановилась; мутные неподвижные глаза уставились на священника. Казалось, они внимательно смотрят.
...Tuba mirum spargens sonum
Per sepulcra regionum,
Coget omnes ante thronum.
Руки Саймон сложил перед грудью, и волшебной палочки в них не было. Начав едва слышно, он постепенно повышал силу голоса, подчиняя ее чеканному ритму трехстиший. Неведомый автор описывал ужасы Судного дня, предупреждал о его неизбежности и молил о пощаде. Саймон подошел совсем близко к инферналам, но ни одна когтистая пятерня не протянулась к нему.
— Заслушались, поганцы копченые, — хмыкнул Филч.
— Невероятно... — Квиррелл не скрывал изумления, — он за них молится!
Историк, к тому же не раз бывавший в церкви, догадался, что Саймон читает отнюдь не заклинание. Но церковный хор выпевал латинские слова неторопливо и отрешенно, здесь же чувствовались страсть и напор, сдерживаемые до поры, но не угасающие.
В душном коридоре появился ветер. Поначалу прогулялся по ногам людей слабым сквознячком и пропал, но тут же вернулся и задул сильнее. Откуда-то потянуло сухим холодом, точно они перенеслись из глубокого подземелья на снежную горную вершину. Сивилла оглянулась, шагнула назад, и ее мгновенно накрыло облако вони. Похоже, ветер рождался где-то между ними, он трепал полы грубой рясы и широкие рукава — оказывается, Саймон развел руки, словно для объятий, и пошел вперед, и голос его звенел колоколом, а инферналы пятились, упругая ладонь ветра толкала передних, и те странно съеживались, усыхали, осыпались прахом, открывая следующие ряды.
— ...gere curam mei finis![2] — прогремело впереди, и ветер стал ураганом. Мертвецов смело обратно к Тайной комнате, но туда долетело уже облако пыли, иссохшей и легкой. Саймон шел, всем телом гоня перед собой созданную им бурю, и остановился лишь в земляном тоннеле, по которому из нижних переходов поднимались неупокоенные.
Еще недавно забитый шатающимися фигурами, тоннель сейчас был пуст; пол устилал толстый серый ковер. Наступила тишина, в которой отчетливо послышался слабый шелест — это мелким песком оседали на пол рассыпающиеся кости василиска.
— Pie Jesu Domine, dona eis requiem. Amen,[3] — устало и печально заключил киприанит.
* * *
Плакса Миртл не находила себе места от любопытства. Она даже принялась грызть ногти, чего с ней не случалось последние лет тридцать. Еще бы: в Хогвартсе столько всякого творится, а она сидит одна-одинёшенька на унитазе, и никто к ней не заглянет, никто новостей не расскажет... Привычно порыдав, Миртл хлюпнула носом и спросила саму себя: а почему бы не выглянуть в коридор? Вот возьмет и выглянет!
Миртл вытерла слезы и наполовину высунулась из стены.
Никого. Где-то в отдалении слышны грохот и крики, но здесь, возле ее туалета, все тихо. Осмелев, привидение скользнуло дальше, туда, где коридор делал крутой поворот. Вот бы встретить кого-нибудь вроде Бродяги Дика, размечталась Миртл. Он такой милый, пусть и носит порой свою голову под мышкой.
Но за поворотом ее ждал вовсе не любезный призрак. Страшной черной пеленой в коридоре колыхались дементоры. С самого начала битвы им ничем не удалось поживиться и потому они немедленно бросились к одинокому привидению.
Взлететь не удавалось. Перехваченные Непростительные каменными глыбами ворочались в его прежде невесомом теле и тянули вниз. Толстый Монах вздохнул, но тут же улыбнулся: каждая глыба — это чья-то смерть, не попавшая в цель. Он не считал, сколько раз закрывал собой людей, знал лишь, что они все остались живы. Ничего, «Авады» постепенно растворятся в призрачной плоти, не причинив ему никакого вреда. Но пока очень тяжко, и темно, и душно... Странно, как это призраку может не хватать воздуха... Не ропщи, Джером, крепись с помощью Божьей и иди, потому что сражение хоть и прекратилось, но впереди кто-то кричит... Там зовут на помощь! Иду!
Пятьсот лет носить звание гриффиндорского призрака — и до сих пор не сделаться храбрым! Во всяком случае, недостаточно храбрым для того, чтобы не дрожал голос, отдающий команды. Почти Безголовый Ник притворился, что закашлялся и попробовал еще раз:
— Пожалуйста, разбейтесь парами и проверяйте все этажи сверху донизу. При виде дементоров шумите громче, чтобы люди их заметили и защитились. Ну и сами берегитесь...
Неважный из меня генерал, подумал Ник. Его отряд — сплошь бывшие вояки, — многозначительно ухмыляясь, улетели выполнять приказ, а сам он остался в одиночестве на лестничной площадке второго этажа. Да, оружие у него имелось, как и
