датчики, через емкости и термальные изображения – и ничего из этого нет в глазах голограммы Альберта. Но бывают моменты, когда мне кажется, что эти глаза смотрят мне прямо в душу.

– Вы ведь хотите верить, что это хичи, Робин? – негромко спросил он.

– Не твое дело! Покажи увеличенное изображение!

– Хорошо.

Изображение покрылось пятнами, распалось… прояснилось: я увидел гигантскую стрекозу. Она заполнила весь экран и вышла за его пределы. Огромные крылья можно было увидеть только потому, что они закрывали звезды. Но на месте соединения крыльев виден был цилиндрический объект, светящийся в пространстве, и часть его света отражалась и от крыльев.

– Парусник! – выдохнул я.

– Да, парусник, – согласился Альберт. – Фотонный космический корабль. Приблизительная длительность полета на таком корабле от Земли до, скажем, Альфа Центавра – около шестисот лет.

– Боже! Шестьсот лет в этой крохотной штуке?

– Она не крохотная, Робин, – поправил он меня. – Расстояние до нее больше, чем вы, вероятно, сознаете. Мои оценки приблизительны, но от одного конца крыла до другого не меньше ста тысяч километров.

На дамасском диване Эсси захрапела, пошевелилась, открыла глаза, обвиняюще сказала:

– Ты все еще не лег! – снова закрыла глаза – все это не просыпаясь.

Я сел, на меня обрушились усталость и боль.

– Я бы хотел уснуть, – сказал я, – но мне нужно усвоить все это.

– Конечно, Робин. Вот что я предлагаю, – коварно сказал Альберт. – Вы не очень много съели за обедом, почему бы мне не приготовить вам немного горохового супа или рыбной похлебки…

– Ты знаешь, как уложить меня в постель, – сказал я, чуть не смеясь, довольный, что могу подумать о чем-то земном. – Почему бы и нет?

И вот я передвинулся назад в столовый альков. Позволил бармену, подчиненному Альберту, приготовить мне горячего рома, а Альберт составлял мне компанию.

– Очень хорошо, – сказал я, допив ром. – Давай еще порцию до еды.

– Конечно, Робин, – сказал он, играя своей трубкой. – Робин?

– Да? – спросил я, протягивая руку за новой порцией выпивки.

– Робин, – застенчиво, – у меня появилась идея.

Я был в подходящем настроении, чтобы выслушивать его идеи, поэтому кивнул, чтобы он продолжал.

– Эту идею подсказал мне Уолтерс. Пусть станет обыкновением то, что вы сделали для него. Как Нобелевская премия или научная премия Врат. Шесть премий в год, по сто тысяч долларов каждая, и каждая за открытие в одной области науки. Я подготовил бюджет. – Он передвинулся в сторону, повернув голову и поглядев в угол своей рамки; там появился аккуратно напечатанный проспект. – Шестьсот тысяч долларов окупятся уменьшением налогов и участием в исследованиях…

– Подожди, Альберт. Не будь моим бухгалтером. Будь моим советником по науке. За что премии?

Он просто ответил:

– За решение загадок вселенной.

Я сел и потянулся, мне стало тепло и приятно. Я испытывал доброжелательность, даже по отношению к компьютерной программе.

– Готов ли мой суп?

– Через минуту, – ответил он, так оно и было. Я погрузил ложку: рыбная похлебка. Густая. Белая. И много масла.

– Не вижу цели, – сказал я.

– Информация, Робин.

– Но мне казалось, что ты и так получаешь всю информацию.

– Конечно – после публикации. У меня постоянно включена поисковая программа, в ней свыше сорока трех тысяч тематических разделов, и если что-нибудь, касающееся, допустим, расшифровки языка хичи, где-то появляется, я автоматически получаю эту статью. Но я хочу знать до публикации и даже в том случае, если публикации вообще не будет. Как открытие Оди, понимаете? Лауреатов будет определять жюри. Я с радостью, – он померцал, – помогу вам подобрать членов жюри. И предлагаю шесть сфер поиска. – Он кивнул в сторону дисплея: бюджет исчез, сменившись аккуратной табличкой:

1. Перевод сообщений хичи.

2. Наблюдения и интерпретации недостающей массы.

3. Анализ технологии хичи.

4. Устранение терроризма.

5. Устранение международной напряженности.

6. Продление жизни.

– Звучит неплохо, – одобрил я. – Суп тоже хороший.

– Да, – согласился он, – повара хороши, когда следуют моим инструкциям. – Я сонно поглядел на него. Голос его звучал мягко – нет, вероятно, правильнее сказать – сладко. Я зевнул, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Знаешь, Альберт, – сказал я, – никогда не замечал этого раньше, но ты немного похож на мою мать.

Он отложил трубку и сочувственно поглядел на меня.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Вам не о чем беспокоиться.

Я с сонным удовлетворением смотрел на свою верную голограмму.

– Ты прав, – согласился я. – Может, ты и не похож на мою мать. Эти густые брови…

– Не важно, Робин, – мягко сказал он.

– Не важно, – согласился я.

– Так что можете ложиться спать, – закончил он.

Мне это показалось неплохой идеей, и я послушался. Но не сразу. Не резко. Медленно, неторопливо; я оставался в полусонном состоянии, был расслаблен, мне было удобно и приятно, и я так и не знаю, когда кончилось это полусонное состояние и начался настоящий сон. Я был в таком состоянии, когда начинаются сны, вам кажется, что вы уже уснули, но мысль еще блуждает. Да, мысли мои блуждали. Они ушли далеко. Я летел по вселенной вместе с Вэном, заглядывал в одну черную дыру за другой в поисках кого-то очень нужного ему и мне, хотя не понимал зачем. Какое-то лицо, не лицо Альберта, не лицо матери, даже не лицо Эсси, женское лицо с густыми темными бровями…

Да ведь этот сукин сын меня опоил, с легким удивлением подумал я.

А тем временем большая Галактика поворачивалась, и крошечные частички органического вещества толкали крошечные частички металла и стекла между звездами; и органические частицы испытывали боль, и одиночество, и ужас, и радость – и все по-разному; но я уже спал, и мне было все равно. Тогда.

13. Кары любви

Один маленький кусочек органической материи, а именно Долли Уолтерс, испытывал все эти чувства, вернее, все, кроме радости, а еще вдобавок такие, как негодование и скука. Особенно скуку, за исключением тех моментов, когда преобладающим становился ужас. Внутренности корабля Вэна больше всего напоминали помещение сложной, полностью автоматизированной фабрики, где оставлено немного места для людей, чтобы можно было произвести ремонт. Даже сверкающая спираль, часть двигательной системы хичи, была видна не вся: Вэн окружил ее ящиками с запасами пищи. Личные вещи Долли – они состояли из ее кукол и шестимесячного запаса тампонов – были затолканы в небольшой шкаф в крошечном туалете. Все остальное пространство принадлежало Вэну. Делать особенно было нечего, да и места для занятий не было. Единственные веера, оказавшиеся у Вэна, содержали только детские сказки. Вэн сказал, что их записали для него, когда он был маленьким. Долли от них страшно скучала, хотя не так, как вообще от безделья. Даже приготовление пищи и уборка лучше безделья,