Шрифт:
Закладка:
Красноперов поднялся, едва не опрокинув фужеры. Вышел из-за стола, оставляя позади тревожный шепот Дебоширина. И далее — огромными шагами пересек безмолвный зал.
Софи держала косточку в руке. Жан Маре что-то, наклонившись, говорил ей. Бельмондо задумался, опустив палец в суп. Кардинале стригла ногти. Анук Эме катала хлебный шарик. Ив Монтан кормил под столом ангорского кота.
Софи подняла глаза. И в этих двух заброшенных колодцах увидел наш филолог многое. Далекие огни матриархата! Стыдливый зов! Покорное могущество! Короче говоря, все то, что преображает самого последнего лентяя и неряху. Ожиревшего смолоду чиновника. Жалкого лакея и медбрата собственной нездоровой печени. Чемпиона кроссвордов. Коллекционера изношенных шлепанцев. Сидячего витязя, порожденного телевизионным рабством. Делает его — воином, охотником, мужчиной!
Все посмотрели на Красноперова.
— Агм... чха... бп... тсс, — простонал Красноперов, — ртха... сть... удств... лямб... нг...
— Красив, злодей, — шепнула Софи Лорен.
— Не робей, старик, — произнес Маре, — зови меня Жаном, усаживайся и глуши шампозу.
— Я хочу пойти с этим человеком на травку, — заявила Кардинале.
Красноперов присел с горящим лицом. Глаза Софи, два миномета, держали его на прицеле.
21. Настольный теннис
Красноперов знал, что его не любят женщины. Он к этому привык. Когда-то, еще в школьные годы, он жил на даче с братом Левушкой. Родители сняли им комнату в запущенном поселке. Поселок лежал около безымянной горы, на вершине которой темнели руины старинного замка. Центр поселка был ознаменован новым трехэтажным зданием универмага. Живописные, бесформенные развалины и пена сирени над косыми заборами дружно оспаривали его убогое, модное величие.
Братья часто ходили в семью Мешкевицер, где три загорелые насмешливые дочки явно радовались их приходу. Дочки звали пить чай, купаться, играть в настольный теннис. До заката стучал по фанерному листу маленький, гулкий, неуловимый шарик.
Левушка нравился дочкам. Он становился в красивые позы. Много курил и разгуливал по берегу в синтетических трусиках. А Красноперова девицы почти не замечали. Потому что Лева был на три года старше.
Если начиналась гроза, дождь стучал по фанере, они бросали ракетки и мчались к веранде. Там они причесывали мокрые волосы. Играли в домино. И Красноперова опять не замечали дочки. Хотя играл он лучше всех. Ему везло. И он умел курить не хуже Левы. Более того — догадывался, что побеждает в жизни не самый ловкий, умный, храбрый. Скорее — наоборот. Кто выиграл, тот и ловок. Кто победил, тот и храбр...
Брат начал исчезать, возвращался поздно. А Красноперов тосковал и ездил по шоссе на велосипеде. А затем, примерно на год, возненавидел брата. Чего брат Лева даже не заметил...
22. Стихи и проза
Красноперов встал, поднял чужой фужер и глухо заговорил.
КРАСНОПЕРОВ:
От всех невзгод мне остается имя,
От раны — вздох. И угли — от костра.
Софи Лорен! Позволь мне до утра
Бродить с дождем под окнами твоими.
А на заре, прелестная Софи...
ЛОРЕН (перебивая Красноперова):
Не искушай! Не мучай! Не зови!
Красноперов усаживается с нею рядом. Софи прыгает ему на колени.
КАРДИНАЛЕ (в отчаянии):
Я хочу пойти на травку!
КРАСНОПЕРОВ (демонстративно поворачиваясь к ней спиной):
Прочитай сначала Кафку!
Кардинале непритворно рыдает. Заметим, что искренние слезы не украшают актрису.
ЛОРЕН (с глубоким волнением):
Боюсь, я для тебя стара!
КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, вполголоса):
Давно в утиль тебе пора!
КРАСНОПЕРОВ (невозмутимо):
Ты обольстительна, Софи!
КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, не тая своих чувств):
Фи!
ЛОРЕН (с грустью):
Ах, сколько лет ты дал бы мне?
МОНТАН (раздраженно встает):
Кончайте, вы тут не одне!
КАРДИНАЛЕ (указывая на Софи Лорен):
Так сколько лет ей можно дать?
КРАСНОПЕРОВ (твердо):
Ну, тридцать шесть... От силы — двадцать пять.
Бельмондо и Маре, поскучнев, удаляются к стойке. Монтан бросает на Красноперова ревнивые взгляды.
Оркестр заиграл «Памяти Джанго».
— Пойдем отсюда, — шепнула Софи.
— Куда? — спросил филолог.
— Куда угодно. Лишь бы вместе.
Она взглянула на Красноперова. Повернулась, добивая уже не глядя. Сошла по лестнице вниз. И если не ступени, так устои рушились под ее каблучками.
Красноперов, тихо напевая, полузакрыв глаза, отправился следом.
23. Новенький
Неожиданно кто-то взял его за локоть.
Красноперов, застонав, обернулся. Рядом стоял человек в пожарном шлеме, тельняшке и гимнастических брюках.
— Ты Красноперов? — спросил он.
— Да, — с беспокойством кивнул наш герой.
— Шатен, росту малого, без особых примет?
— Допустим, — с легкой обидой произнес Красноперов.
— А то я без очков не вижу.
— Вы, собственно, кто?
— А ты и не знаешь?
— Понятия не имею.
— Вот как?
— Представьте себе. К тому же я спешу.
— Я — твоя совесть, Красноперов.
— Позвольте, — сказал филолог, — это недоразумение. Вы что-то путаете. Насколько я знаю, меня курирует другой товарищ. Приятный обходительный товарищ в галифе.
Тут незнакомец снял пожарный шлем. Три секунды молча держал его в отведенной руке. Затем торжественно выговорил:
— Малафеева больше нет.
— Боже, а что с ним?
— Сгорел на работе.
Красноперов скорбно опустил голову. Незнакомец забубнил:
— Ушел верный друг, надежный товарищ, примерный семьянин, активный член месткома...
Затем он вдруг сказал:
— Ты за Малафеева не горюй. Ты за себя, Красноперов, горюй. Командировка твоя прерывается.
— То есть как?
— Элементарно. Не умеешь ты себя вести. Завтра утром жду тебя в аэропорту. А сейчас езжай в отель. Дома поговорим как следует. Чао!
Ошеломленный Красноперов медленно вышел на улицу. У входа стоял плоский «ягуар», филолог увидел, как парафиновая нога Софи исчезает в машине. Захлопнулась дверца. Обдав Красноперова бензиновой гарью, «ягуар» растворился во мраке.
24. Помните, у Есенина?..
Аэропорт напоминал пустырь, что возле Щербаковских бань.
Залитую солнцем асфальтовую
