Лев выгрузил ужин на стол, вынес мусорные мешки, поражаясь тому, сколько хлама нарыла Соня на одной только кухне. 

Вылил чашку с водой, осознав какими грязными были окна и подоконники, нашёл ещё две такие же чашки на столешнице. Присвистнул от вида выставленных в ряд листов для запекания, сверкающих чистотой.

 А потом, когда эти последние штрихи были сделаны и кухня стала будто окончательно идеально-чистой, сел рядом с креслом-мешком и всмотрелся в хорошенькое Сонино лицо, не в силах сдержать улыбку. 

Она спала, обнимая кошку и прижав её к своему животу. 

Лев потянулся и поцеловал её лоб. И задержал на её коже губы, наслаждаясь тем, что нет там никакой пудры, есть какой-то особенный “сонин” вкус. И мягкие волосы, коснувшиеся его носа. 

Она во всём такая смешная, как маленький всклокоченный воробей. Никакой женской хитрости, ни в одежде, ни в лице, ни в повадках. 

 “Ей нужно поесть, или плохо будет” — подумал Лев, глядя на девчонку и не в силах сделать хоть что-то чтобы разбудить и не прослыть романтиком. 

Не спугнуть.

А потому зажмурился, проклиная себя и свою стратегию войны “за Соню” и с силой хлопнул в ладоши.

— Э, красавица, — насмешливо выдал он. — Вставай, ужин на столе!

Тридцать два — несчастливое число

Тридцать два… несчастливое число. Это у меня с детства пошло. Во-первых ни в одном месяце нет тридцати двух дней, вопреки моим надеждам во время заполнения дневника. Во-вторых, тридцать вторая маршрутка возила меня в универ и она была вечно переполненной, а люди там дьявольски злые, да ещё и чесать от неё до ВУЗа было не особенно близко, а другие варианты только с пересадкой. В-третьих, тридцати двухлетие было последним днём рождения когда я написала маме письмо и навсегда закрыла эту страницу в жизни, убедившись, что люди ничего тебе не должны.

С тех пор, всякий раз, когда видела это “тридцать два” была уверена, что встретила знак и весьма дурной. 

Тридцать два дня назад я пошла в “Ромашку”.. так что-ли?

Или тридцать один?

Мы со Львом сидели за столом и ужинали на новой чистой кухне, в которой я бы и рада уже всё расставить по своим местам и притащить пакет с ништяками из “Икеи”, но сил почему-то не было.

— Выглядишь очень уставшей, — не то ухмыльнулся не то усмехнулся Лев.

— Да, наверное… Мало спала. Потом магазин. Уборка. 

— Сейчас иди спать, а утром поедем за твоими вещами, если их можно спасти.

— Я сама, — резко выпалила и подалась вперёд, отчего ударилась коленкой о стол и завопила. — Ай-й, блин… я сама, короче. Не надо. На чём тут можно доехать?

Тут же достала телефон, чтобы хоть как-то замять неловкую паузу после столь бурного восклицания, и с ужасом поняла, что Лев живёт вообще-то совсем рядом с ВУЗом, одна остановка буквально разницы… “Тридцать второй”. Выходит, если останусь тут — попрощаюсь навсегда с этой гребаной тормознутой маршруткой, которую можно и не дождаться порой, особенно когда на улице холодно или ливень льёт.

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

— Это как-то входит в наш контракт? Полагаю, что нет. Посуда — на тебе, — быстро протараторила, составила тарелки в раковину, отметив что кто-то (и явно не Падла) убрал мусор и чашки с мыльной грязной водой. Даже ведра с половой тряпкой не наблюдалось. 

Пока я поднималась в свою новую комнату, так и подмывало обернуться. Вдруг стоит там отверженный мною Лев, как грустный котик, а я такая ухожу… нет! Взрослые мужчины с кошачьими глазками вслед не смотрят.

И я имела право отказаться от помощи.

Меня и так пугал тот факт, что я с кем-то тут собираюсь жить. И да, я сублимировала стресс по этому поводу в уборку, выложилась даже больше чем планировала, чтобы оплатить сразу побольше долга, это в моём стиле, но легче-то особо не стало. Ну куда с добром? Это всё по-прежнему странно. И Мотя там наверное рвёт и мечет… Только с тех пор, как я скинула ей деньги, мы больше никак не контактировали.

Я упала на свой диванчик, кайфуя в который раз от его мягкости и запаха свежевыстиранного белья и мгновенно провалилась, будто меня весь день били палками, а теперь дали, наконец-то отдохнуть.

И проснулась через час, чтобы поплестись в туалет. Проклятие моё… в жизни никогда не просыпалась среди ночи, вообще подобных проблем не знала! Дайте мне уснуть и вы меня не увидите до утра. Но нет, теперь моя жизнь подчинялась каким-то иным законам. 

Дорога в туалет, для начала вела в длинный коридор за отдельной дверью, из которого также можно было попасть в прачечную (маленькая холодная комната с протекающей крышей, бетонными стенами и стиральной машинкой. Жуть) и в студию Льва, куда я носа не совала, боясь показаться наглой. 

Даже туалетом пользовалась тем, что был на первом этаже, и в сторону шикарной ванны не смотрела. Быстро в душ и на выход. 

Но тут… свет в конце тоннеля. 

В студии, что была самой последней по коридору отсутствовала дверь, буквально горел свет. И не знаю, наверное, долг гостя был проверить не забыл ли хозяин его выключить? 

Как дочь бюджетника, я понимала как дорого стоит не выключенная лампочка. Потому на цыпочках, осторожно подкралась к проёму из которого коридор заливало мягким желтоватым светом и заглянула в оббитую мягкими треугольничками комнату.

Лев был там. Сидел над синтезатором или чем-то вроде того, в больших наушниках на которых крупными буквами значился неизвестный мне лейбл. Он качал головой в такт чему-то что я не слышала, периодически касался клавиш, а потом водил по тачпаду стоящего рядом ноутбука. 

Сначала я думала что быстро-быстро смоюсь, пока меня не поймали с поличным, но через пару минут поняла, что уже довольно долго тут стою и не шевелюсь (а пара минут, к слову, это только на словах мало). 

А ещё поняла, что слежу за длинными пальцами порхающими по клавишам, и мысли возвращаются на тридцать один… уже два дня назад. А ещё к тому, что я всё-ещё чувствовала его поцелуй на лбу, возможно приснившийся, допускаю и такое. И к тому, как он обнял меня в этой квартире, у камина, когда я снова потерялась. И как терпеливо сидел напротив меня там, в подъезде. 

Жгучий стыд за себя-колючку.

Ты его,