Любопытно и вот что. В хозяйственной жизни того времени евреи все чаще выступают не как заимодавцы, а как должники. И чем дальше, тем больше растет задолженность евреев христианам. Может, тут сказывалось и то, что евреям в той обстановке было труднее взыскать деньги с должника, и они предпочитали уже их не ссужать. Но главное — это была прогрессировавшая бедность евреев.

Очень часто в ту пору в роли должников оказывались целые еврейские общины, даже крупные. А в роли заимодавцев-ростовщиков — католическое духовенство. (Это при том, что ростовщичество веками осуждалось католической церковью). Больше всего задолжали евреи, кажется, иезуитам. Но и другие католические организации были причастны к этому бизнесу.

Лирическое отступление

Это явление — еврейские долги христианам — было известно издавна и отнюдь не специфично для Польши. Христиане, в частности, охотно подключались таким образом к еврейскому ростовщичеству. Напрямую заниматься этим делом среди своих единоверцев христианину часто было неудобно из-за церковных запретов и морального осуждения. На западе это приводило, между прочим, к тому, что всякого рода погромы и изгнания евреев били и по христианским предпринимателям: «мертвец не платит процентов».

Все же в былые времена, как правило, христиане были много больше должны евреям, чем евреи христианам. В Речи Посполитой в XVIII веке это положение переменилось.

В то «послепотопное» время уже началась эмиграция евреев из Польши. Но Америка в «допароходное» время была еще бесконечно далека, страны Востока явно шли к упадку, а в Европе евреев не жаловали. Так что эмиграция тогда была «капельной».

Глава XXIX

Кто виноват?

Евреи или все-таки не они?

Польская интеллигенция (происходившая в основном, как я уже говорил, из шляхты) не могла не видеть упадка страны. С Польшей в мире считались все меньше. Прошли времена, когда от позиции Речи Посполитой зависело, падет ли Вена. Теперь Польша, все еще обширная, была слабым государством, в дела которого все чаще и все грубее вмешивались соседи. Слабость эта происходила, среди прочего, и от военно-технической отсталости. В XVII веке на полях сражений господствовала конница. В XVIII веке царицей полей стала пехота. Ружья стали лучше: дальнобойнее, скорострельнее, к ним прикрепляли штыки, и пехота стала главной силой армии. А Польша все еще надеялась на конницу — шляхтичи и слышать не хотели о пехоте как главном роде войск. И не было сильной центральной власти, которая реформировала бы отсталую польскую армию.

Лирическое отступление

Усовершенствование ружья в начале нового времени вызвало тогда не меньшую революцию, чем изобретение танка в XX веке. Началось с постепенной замены ружейного фитильного замка кремневым во второй половине XVII века. Это увеличило и скорострельность, и надежность — ружье теперь меньше боялось сырой погоды. К началу XVIII века замена завершилась. Не меньшее значение имело изобретение в конце XVII века штыка (приписывается выдающемуся французскому военному инженеру Вобану). Штык был вещью заметной и легко изготовляемой, так что уже в начале XVIII века он широко распространился в европейских армиях. Получив штыки, пехота стала гораздо энергичнее ходить в атаку. В Западной Европе сторонником штыковой атаки был прусский король Фридрих Великий, а в России — Суворов. Известно его изречение: «Пуля — дура, а штык — молодец». Военное значение казаков стало падать с начала XVIII века. Казаки, как и вообще кавалерия, употреблялись теперь больше как вспомогательная сила — для разведки, преследования разбитого врага, рейдов по вражеским тылам и т. д. «Самодержавной царицей полей» на века стала регулярная вымуштрованная пехота, то есть хорошо обученная маневру, частой стрельбе залпами и штыковому бою[64]. (Но её надо было всему этому долго — годами — обучать). Этой-то пехоты и не хватало больше всего в XVIII веке армиям отсталых стран, продолжавшим воевать по-средневековому. Турки, еще в XVII веке столь грозные, теперь были вечно биты — ни дикая степная конница, ни янычары, когда-то непобедимые, не могли противостоять по-европейски обученному войску. (Видимо первым проявлением этой новой реальности стала битва при Зенте (см. гл. XXIV).

В других странах разница была еще разительнее. В Индии, например, давно знали огнестрельное оружие и еще в конце XVII века успешно противостояли европейцам в случае войны. Но в XVIII веке армии местных князей бежали от европейских войск, в десять раз уступавших им по численности.

В тогдашней Польше дело обстояло немногим лучше, чем в странах Востока. Нужна была, как сейчас бы сказали, перестройка. Но даже понять это в «восточных» странах оказывалось непросто, а тем более — осуществить.

Об экономике мы уже говорили — Польша превратилась в аграрно-сырьевой придаток Европы и почти совершенно не развивалась, в то время как остальные европейские страны шли вперед. Дефицит торгового баланса стал в Польше хроническим явлением при том, что импорт носил исключительно потребительский характер — это были предметы дворянского обихода. В Европе в середине XVIII века относились к Польше как к какому-то анахронизму вроде татарского Крыма.

С середины 60-х годов XVIII века в Речи Посполитой имели место попытки экономических реформ петровского типа. Они, по большому счету, не удались. «Голландию в Гродно» не построили. Не хватило ни лично Петра, ни абсолютизма как такового, ни времени. Провалилась и попытка либеральных реформ. Проекты эти, направленные на частичное улучшение положения крестьян путем ограждения их от произвола помещиков, были раздавлены шляхетским горлопанством на сеймиках и Сейме 1780 года. Некоторые, хотя и довольно скромные, успехи были достигнуты в области образования и культуры — на дворе все-таки стояла эпоха Просвещения.

Кто же был виноват в упадке страны? Для очень многих ответ сомнений не вызывал — евреи. Ибо еще раз повторяю: чем хуже шли дела у Польши, тем сильнее становился польский антисемитизм.

Наступление на евреев шло с двух сторон. Во-первых, традиционные ритуальные обвинения в употреблении христианской крови для выпечки мацы, в осквернении гостии. Это все было известно со средних веков. Такие обвинения временами выдвигались против евреев и в дни величия Речи Посполитой. Но тогда власти это пресекали. А теперь и антисемитизм рос, и власти почти исчезли. Так что антисемитски настроенная часть духовенства смогла действовать. И вот за 25 лет (с 1736 по 1761 год) пять раз возникали дела о ритуальных убийствах, причем в четырех случаях обвиняемые евреи были казнены (см. Приложение 3). Евреи обратились