танковой дивизии вышел. Полки следом идут. У них в отличие от нас хоть танки имеются. Сейчас они вместе со 155 дивизией усилят оборону Слонима. Теперь в городе остался один мост, и он хорошо охраняется артполком, стрелковым полком и двумя зенитными дивизионами. За реку перебазировались три истребительных авиаполка и один бомбардировочный, маловато у них самолётов осталось, но все вместе на полноценный смешанный полк потянут. Какое-никакое прикрытие коридора. Ночью на Брестское шоссе ездил. Там две дивизии у реки насмерть встали. Днём к ним отойдут остатки мехкорпуса, а сейчас там устраиваются зенитчики из Минска. Уже в пути полнокровные танковая и стрелковые дивизии, которые в боях ещё не участвовали. Севернее Слонима выстраивают оборонительный рубеж ещё две стрелковые дивизии. Швеппенбургу с его корпусом ничего не светит. То, что вы здесь сделали, сегодня же будет известно во всех соединениях. Смогли вы, смогут и они. Грамотная организация обороны, уверенное командование и достаточное обеспечение, вот слагаемые победы. В общем, копия твоей карты теперь у всех комдивов, и там тоже, — он ткнул пальцем вверх, — не морщись, знаю, что начальство не любишь. Теперь слушай приказ. Сейчас сдашь рубеж командиру полка, — он кивнул на одного из майоров, — и отправляйся вместе с ротой в Слоним. Трёхдюймовки и миномёты оставь, всё остальное с собой. Остановишься у штаба, доложишься и жди меня. Я долго не задержусь. Об остальном потолкуем на месте.

— Слушаюсь. Позвольте пару слов наедине, товарищ генерал-майор. — Мы отошли в сторону, и я продолжил, — Я только хотел уточнить для вас оперативную обстановку. Пока соединения вермахта связывают наши войска под Белостоком, 43 корпус немцев как одержимый прёт через Беловежскую пущу на Волковыск, чтобы блокировать слонимский коридор и отрезать 10 армию от путей отхода. Это очень важно. Разрешите идти.

— Спасибо, Василий Захарович, очень ценная информация. Можешь идти. Дождитесь меня в Слониме.

Я отдал честь и под совершенно обалдевшими взглядами генеральской свиты пошёл к своим.

Пока все подтягивались к шоссе и собирали имущество, Сашка с тремя бойцами смотались на поле и пригнали ещё пару трофейных Опелей. Для порядка я поворчал, но в душе ликовал, поскольку до этого всю голову сломал, решая, как перевозить этакую ораву на двух грузовиках. Взяв на сцепку сорокапятки и зенитки, мы загрузили в прицеп небогатое ротное имущество, оружие и боеприпасы. В кузовах кое-как стоя разместились все 114 бойцов, и машины ощутимо просели на рессорах. В девять ноль-ноль, натужно рыча, грузовики направились в сторону Слонима.

Я без сожаления покидал позиции с чувством выполненного долга и с несбыточной мечтой поспать хоть часиков пять. В коридоре деревьев старого леса мы ехали незнамо куда и незнамо зачем. Но я знал одно — мы удалялись от войны, оставляя за спиной кровавый кошмар.

Выросший из старого еврейского местечка Слоним даже на первый взгляд имел собственный неповторимый колорит. Его польско-литовско-еврейское прошлое проглядывалось из каждого дома, из каждой улицы и переулка. Как и многие иные равнинные города, Слоним возник у реки и разросся вдоль неё, и потому многие его улицы выходили прямо к воде. Вдоль берега тянулась относительно широкая и ровная набережная. Примерно в середине её пересекало Варшавское шоссе, ведущее с запада на восток на ту сторону реки через единственный оставшийся автомобильный мост, по которому шло интенсивное движение. По обе стороны от него из реки торчали обломки лёгких мостов, а вдали виднелись обрушенные пролёты железнодорожного.

Прокатившись по булыжной мостовой, наши машины остановились у здания горсовета. Исполняя приказ комкора доложить в штабе о прибытии с передовой нашей сводной роты, я выбрался из кабины и направился к входу. Однако дальше первой ступени широкой каменной лестницы мне пройти не удалось, поскольку там я нос к носу столкнулся с тем самым гебешным старлеем Достанюком. Я отдал честь и, как положено, уступил дорогу. Но он, увидев меня, на секунду замер и схватился за кобуру. Если бы у него не было фуражки, то наверняка можно было бы увидеть, как над его похабной рожей от ярости волосы встают дыбом. В маленьких глубоко посаженных глазах человека злого и жестокого вспыхнул огонь трусливой ненависти.

— Т-ты! Здесь! Сгною, сука!!

— Я здесь по приказу комкора.

— Молчать!! Дежурный! Наряд сюда! — Он махал у меня перед носом своим пистолетом, а я спокойно стоял, дожидаясь, чем же этот балаган закончится. Вместе с тем здравый смысл подсказывал, что ничем для меня хорошим, но обострённое чувство справедливости уже разбудило внутренний протест против оголтелого беззакония. Я спокойно смотрел на брызжущего слюной урода, облечённого властью и правом вершить людские судьбы, и не видел, как за моей спиной из кабины выскочил Сашка и метнулся к машинам.

На вопли гебешника из здания выскочили четверо дуболомов в форме сержантов безопасности, причём двое из них боязливо забуксовали, поскольку сразу меня узнали. Другие, оглядываясь на подельников, осторожно приблизились, ничего не понимая.

— Я приказываю: сдать оружие! — старлей продолжал бесноваться, и я уже стал подумывать о его психиатрическом диагнозе.

— Я безоружен.

— Следуй за мной!

— И не подумаю.

— Что!! — В голове этого человекообразного существа с явными признаками садизма не укладывалось, как это кто-то смеет противиться его воле. — Застрелю, мерзавец!

— А, что так орать-то. Горло побереги. Пистолетик в руке. Вам же не привыкать пускать людей в расход, ведь это намного проще, чем соблюдать закон. Или ты забыл, как на курок нажимать, а может и не умел никогда. Зачем тогда портупею и фуражку напялил, лучше повяжи фартук и платок, — я ухмыльнулся, не в силах удержаться, чтобы его не унизить.

— Да, я… тебя… сейчас… — его физиономию с белыми от ярости глазами перекосило от бессилия.

— Наверно хочешь обнять и расцеловать. Ну, иди к папочке, проказник.

— Т-ты… т-ты…, — на его багровой физиономии вздулись вены, он начал заикаться, и мне показалось, что вот-вот мог закатиться. От ощущения гадливости захотелось сплюнуть, и я еле сдержался.

— Что здесь происходит? — На входе показался капитан ГБ, привычным движением сгоняя складки чистой и выглаженной гимнастёрки назад.

— Диверсанта задержали… задержал. А он идти отказывается, — протараторил старлей и, поняв, что глупость сморозил, зыркнул по сторонам, будто злобный крысёнок.

— Что значит, отказывается? — капитан кинул пронзительный взгляд. — Оказал сопротивление?

— Н-нет. Просто идти не хочет, — старлей отрицательно затряс головой, потом втянул голову в плечи. На него было жалко и противно смотреть.

— Доставить арестованного в мой кабинет, — непререкаемым тоном произнёс гебешный капитан и