Наконец ко мне подошел Иуда, замыкавший движение стада. Вода явно пугала его - как и меня несколько мгновений тому назад, пока я стояла на берегу.

- Сестра! - окликнул он меня. - Очнись и пошли со мной! Возьми меня за руку!

Я потянулась к брату, но потеряла равновесие и упала назад. Иуда подхватил меня и потащил. Я лежала на спине, глядя в небо, и вдруг поняла, что вода держит меня.

- Ого! - Из моего рта вырвался возглас изумления.

«Это речной демон, - подумала я. - Меня подхватил речной демон».

Но уже в следующее мгновение Иуда вытащил меня на камни у берега, и то дикое и странное ощущение невероятной легкости тела и нежных объятий реки, которое я прежде испытывала, исчезло.

Позже той ночью, когда мы укладывались спать в шатре, я поведала матерям, что увидела и почувствовала на берегу реки, а затем в воде, во время переправы. Зелфа заявила, что меня околдовало божество реки.

Лия протянула руку и сжала мое запястье, успокаивая нас обеих. Но Инна сказала:

- Ты дитя воды. Это твой дух ответил духу реки. Когда-нибудь ты должна поселиться возле реки, Дина. Только тогда ты будешь счастлива.

Я наслаждалась каждым мгновением путешествия в Ханаан. Пока я была занята делом, взрослые женщины не запрещали мне ходить, куда захочется, и я бродила от начала каравана к самому его концу и обратно, пытаясь быть повсюду и видеть все. Должно быть, земля и небо менялись по мере нашего продвижения, но я помню лишь отдельные моменты. Как-то раз Рахиль и Инна взяли меня с собой, отправившись собирать травы и цветы в горах, которые становились всё круче и состояли теперь из островерхих скал. Меня удивляло, что деревья здесь росли так густо, что даже тонкие фигурки Рахили и Инны с трудом протискивались между стволами. На некоторых деревьях были необычные зеленые иглы, сок которых пачкал пальцы, - и следы его держались потом весь день.

Но больше всего мне нравилось разглядывать людей и повозки на дороге. Шли караваны в Египет, нагруженные кедром; тянулись вереницы рабов в Дамаск; ехали торговцы из Сихема в Кархемыш, оставшийся позади, там, где мы жили прежде. Так много странных людей проходило мимо нас: взрослые мужчины с бритыми лицами (они выглядели, как мальчики) и другие мужчины: огромные, черные, обнаженные!… Хотя женщин на дороге было намного меньше, иногда я замечала матерей, закутанных в черные покровы, обнаженных рабынь, а как-то раз увидела танцовщицу, на груди у которой висело украшение из медных монет.

Иосиф, как и я, был очарован происходящим; иногда он перебегал на другую сторону дороги, чтобы получше рассмотреть необычное животное или странное одеяние. Я была слишком застенчива, чтобы следовать за ним, да и мои матери не разрешили бы мне этого. Но брат рассказывал о том, что увидел, и мы вместе удивлялись новому миру, который открывался перед нами.

Однако я не делилась с Иосифом наблюдениями за нашей семьей. Я понимала, что следить за своими родителями и братьями дурно, но мне не терпелось побольше узнать о домочадцах, особенно об отце. Поскольку Иаков каждый день проходил часть пути рядом с нами, я подмечала, как он общается с моими матерями. Вот он говорит с Лией о провизии и планах на будущее, а потом рассказывает Рахили о своей поездке на север, в Харран. Он старался ни одну из женщин не обделять своим вниманием.

Зелфа склоняла голову, когда подходил Иаков, и он обращался к ней мягко, но всё же эти двое разговаривали редко. Иаков улыбался Билхе, ласково и снисходительно, как ребенку. Она была единственной, кого он гладил по мягким черным волосам. Это был жест родственный и нежный, в нем сквозили и любовь, и бессилие перед младшей из жен. Билха ничего не говорила в ответ, но чуть заметно краснела от такой мимолетной ласки.

Я заметила, что привязанность Рувима к Билхе со временем не исчезла. Большинство братьев по мере взросления отдалялись от своих матерей и тетушек. Все, кроме Рувима, которому нравилось задерживаться возле женщин, особенно около Билхи. В пути он, кажется, постоянно следил, где она и что делает. Когда Рувим окликал Билху, та отвечала: «Да, брат», - хотя он приходился ей племянником. Билха никогда ни с кем не говорила о Рувиме, я ни разу не слышала, чтобы она произнесла его имя, но их взаимная привязанность была очевидной, и это меня радовало.

Если от Рувима никаких сюрпризов ждать не приходилось, то Иуда, напротив, был беспокойным и непредсказуемым. Он сам вызвался идти позади стада, но иногда заставлял одного из младших братьев занять его пост, а сам отправлялся бродить вдоль каравана и вокруг дороги. Он поднимался на вершину скалы, махал нам рукой, а затем исчезал до наступления темноты.

- Он еще молод для этого, но испытывает голод и жаждет женщину, - как-то вечером заметила Инна в разговоре с Лией, когда Иуда подошел к костру в поисках ужина.

Я присмотрелась к Иуде: тело его приобрело мужские формы, руки были мускулистыми, а ноги волосатыми. Он был самым красивым из братьев. Зубы у него были просто великолепные, белые и ровные; он редко улыбался, и потому они сверкали неожиданно, привлекая внимание. Многие годы спустя, впервые увидев жемчуг, я вспомнила о зубах Иуды. А тогда, подумав о нем как о почти взрослом, я пришла к выводу, что Рувим и вовсе зрелый мужчина - он достиг тех лет, когда женятся и заводят детей. Он был ненамного моложе Номира, дочь которого уже начинала ходить. Симон и Левий тоже были достаточно взрослыми, чтобы взять жен. И тут-то я поняла еще одну причину нашего ухода из Харрана: отец хотел, чтобы его сыновья нашли себе невест, чье приданое не попало бы в загребущие руки Лавана. Я спросила у матери, верна ли моя догадка, и она коротко ответила: «Ну конечно». Помню, как горда я была своим житейским опытом и проницательностью.

В пути никто больше не говорил о Лаване. Шли дни, луна таяла; казалось, мы навсегда освободились от хватки деда. Иаков иногда останавливался, подходил к Иуде, замыкавшему процессию, и смотрел назад, на дорогу, вероятно, опасаясь, уж не догоняет ли его тесть. Но чаще мысли отца были обращены вперед, к Эдому; он думал о встрече с братом Исавом, которого не видел вот