Опубликованные в газетах документы российской иерархии – акт об избрании и первое послание Местоблюстителя – были заслушаны на заседании Архиерейского Синода 3 (16) сентября 1925 г. К обсуждению был также представлен словесный доклад члена Синода епископа Екатеринославского Гермогена (Максимова), заявившего, что к акту православных епископов «надо отнестись очень осторожно, так как по священным канонам Свят[ейший] Патриарх Тихон не имел права указывать себе заместителей»{372}. Епископ Гермоген в своем докладе высказал особое мнение о том, что Патриарх Тихон, возможно, неслучайно указал на митрополитов Кирилла и Агафангела, с целью «провести в Местоблюстители митрополита Петра, принявшего духовное звание лишь в 1921 году и никому и ничем не известного как святитель{373} и не имевшего никакого авторитета в мирском звании». Это обстоятельство, по мнению епископа Гермогена, вызывало сомнение в подлинности самого «завещания» Патриарха, которое могло быть «работой врагов Церкви»{374}. Сомнения вызвали и подписи иерархов, большинство которых были нового рукоположения и зарубежным архиереям были неизвестны.

Еще одним аргументом, вызвавшим недоверие к митрополиту Петру, была неосведомленность зарубежных епископов по поводу отношения Местоблюстителя к предложению обновленцев о примирении. Чтобы прояснить его позицию, Зарубежный Синод ждал окончания работы обновленческого собора, на котором обсуждался этот вопрос{375}.

В итоге было принято решение, что вопрос о Местоблюстителе «как касающийся всей Российской Церкви» будет представлен на рассмотрение Архиерейского Собора РПЦЗ в ближайшее время{376}. Однако в 1925 г. Собор так и не состоялся, а Зарубежный Синод по-прежнему медлил с признанием митрополита Петра. Но оно все-таки произошло.

По свидетельству митрополита Антония (Храповицкого), на последовавшее признание зарубежными иерархами Местоблюстителя повлияло известие, полученное от одного из проживавших за границей архиереев{377}, архиепископа Рижского и Латвийского Иоанна (Поммера), приславшего в Карловцы письмо, к которому были приложены заверенные копии необходимых документов – акта российских иерархов, известительного обращения митрополита Петра о вступлении в Местоблюстительство и его первого послания. Обсуждение письма состоялось на заседании Зарубежного Синода 30 октября (12 ноября) 1925 г. Рассмотрев документы, Синод ограничился принятием определения о временном признании митрополита Петра и отложил окончательное решение вопроса до Архиерейского Собора.

В ближайшее время послание Местоблюстителя было оглашено в заграничных церквах, но с добавлением, что призыв из Москвы к повиновению существующей в России власти «не может относиться к чадам заграничной Русской Православной Церкви». Утверждение признания зарубежным епископатом местоблюстительских прав митрополита Петра состоялось на первом рабочем заседании очередного Архиерейского Собора – 12 (26) июня 1926 г.{378}

Вскоре в Зарубежный Синод пришло второе письмо с текстом послания Местоблюстителя. Прислано оно было из Китая от епископа Нестора и датировано 11 октября 1925 г. Обращаясь лично к митрополиту Антонию, архиерей сообщал о получении им подлинника послания, присланного неким священником из Москвы его духовной дочери, известной благотворительнице Елизавете Николаевне Литвиновой. Передавая в Синод текст документа, епископ Нестор писал:

«Послание написано просто и хорошо, а принимая во внимание все неблагоприятные условия, в коих приходится жить и вести церковный корабль среди бушующих волн Совдепии и врагов Православия, – оно написано и смело (Деян 4, 18–19) и (1 Пет 2, 12–14).

[Да и что другое можно там сказать?

Самое же главное – почему-то за границей все считают Митр[ополита] Петра соглашателем с живцами и пр., но теперь это послание рассеивает все сомнения и смущения. Поделитесь Вашим взглядом на это послание]»{379}.

Текст письма свидетельствует о том, что епископ Нестор без колебаний присоединился к российским иерархам, признавшим митрополита Петра Местоблюстителем. Вместе с этим довольно пространным письмом, в котором он затронул некоторые вопросы политической и церковной жизни Дальнего Востока, Камчатский епископ прислал главе Зарубежного Синода альбом своего детища – Кружка ревнителей и сестричества – и просил благословить его дальнейшую работу «ради спасения русских страдальцев и несчастных детей»{380}.

Письмо епископа Нестора было заслушано на заседании Зарубежного Синода 3 (16) января 1926 г. В ответ на него Синод принял решение – благодарить Камчатского епископа за организацию в Харбине Кружка ревнителей и сестричества и благословить его дальнейшую деятельность.

Очередное послание от Заграничного Синода дальневосточные епископы получили в апреле 1926 г. В письме из 15 вопросов, назначенных к обсуждению на очередном Архиерейском Соборе, указывалось на необходимость подтвердить существование нынешней формы управления Русской Православной Церкви Заграницей во главе с митрополитом Антонием и выражалось пожелание предоставить последнему свой голос на Соборе{381}. Программа Собора прилагалась. Первым пунктом в ней значился доклад о состоявшемся признании митрополита Петра Местоблюстителем Патриаршего Престола.

В документах Архиерейского Собора 1926 г. по этому вопросу содержатся отзывы шести иерархов, из них четыре от проживавших в Китае{382}. Положительные ответы прислали архиепископ Мефодий и епископ Мелетий. На Соборе было также учтено мнение епископа Камчатского Нестора, который первым высказался о признании митрополита Петра в своем письме от 11 октября 1925 г. В отличие от харбинских архипастырей, архиепископ Пекинский Иннокентий высказал особое мнение: «Едва ли можно рассуждать по сему вопросу, так как Церковь Русская лишена возможности управляться самостоятельно. Митрополит Петр в тюрьме, очень возможно, что и митрополит Сергий{383} передаст полномочия третьему лицу»{384}. Глава Пекинской Миссии настаивал на том, что «все православные заграничные русские епархии, отторгнутые от своей Матери Русской Церкви, должны признавать одного главу – Российского Патриарха или его Заместителя за границей, в каком бы государстве они ни находились». Такое положение, считал он, должно сохраняться до тех пор, «пока какая-либо Церковь в каком-либо государстве не будет господствующей», тогда национальная Церковь сможет иметь «своего национального главу»{385}. Это мнение начальника миссии поддержал и его викарий – епископ Шанхайский Симон.

Таким образом, из пяти проживавших в Китае архиереев только трое признали Местоблюстителя, тогда как двое воздержались, выразив особое мнение о необходимости местоблюстительства за границей.

Второй пункт программы Собора касался общих вопросов по управлению Русской Православной Церковью и отношения заграничных иерархов к возможности передачи прав главы всей Русской Церкви митрополиту Антонию. По этому вопросу харбинские архиереи по-прежнему высказывались за подчинение Всероссийской Церковной Власти через Зарубежный Синод{386}. Верность своим убеждениям сохранял и архиепископ Иннокентий, который настаивал на передаче прав Первоиерарха главе Зарубежного Синода.

Три пункта программы Собора касались обновленческих нововведений: 1) о новом стиле, женатом епископате и второбрачии духовенства, о времени празднования Пасхи; 2) об отношении к созываемому Вселенским Патриархом на Афоне «Вселенскому Собору»; 3) о Московском лжесоборе{387}. По всем этим