class="p1">C трех до пяти в бенедиктской церкви предстояла траурная церемония.

— Позвоню,— пообещала Элли.

Он проводил ее до машины. Он ощущал в ней какую-то от­страненность, которой, как он цднимал, ему не перебороть. Она сказала через окошко машины:

— Постарайся не волноваться, Уолтер. Мы с тобой все одо­леем.

Она потянулась к нему, он ее поцеловал.

— Доброй ночи, Элли,— улыбнулся Уолтер.

Она уехала. Уолтер посвистел Джеффу, который выбежал на улицу следом за ними, и они вместе возвратились в дом. Несколько минут Уолтер и Джон хранили молчание.

— Мне нравится Элли,— наконец произнес Джон.

Уолтер в ответ только кивнул. Снова воцарилось молчание. Уолтер совершенно точно представлял себе, что думает Джон об Элли. Уолтер напряженно стиснул руки. У него потели ла­дони.

— Но пока это дело не кончилось,— продолжил Джон,— я бы позаботился, чтоб она в нем не фигурировала.

— Правильно,— согласился Уолтер.

Больше они об Элли не заговаривали.

Утром Джон вошел в кабинет Уолтера с газетой в ру­ках.

— Появилось,— произнес он и бросил газету Уолтеру на тахту.

Глава 22

Мельхиор Киммель завтракал в просторной квадратной кухне своего двухэтажного дома в Ньюарке. На завтрак у него были черный хлеб с мягким сыром и кружка крепкого черного кофе с сахаром. Ньюаркская «Дейли ньюс», сложенная и подпертая сахарницей, находилась перед его глазами, которые были при­кованы к нижнему углу первой страницы. Его левая рука с полу- съеденным куском хлеба застыла на полпути к раскрытому рту, тяжелые губы обвисли.

Стакхаус. Имя он помнил, а фотография устранила послед­ние сомнения. Стакхаус. Ошибки быть не могло.

Киммель внимательно прочел два маленьких столбца. Он ехал за ней, и его опознали, хотя все еще было неясно, убивал он ее или нет. «Убийство или самоубийство?» — гласил заголовок над одним из абзацев.

«...Стакхаус утверждает, что во время стоянки автобуса так и не видел своей жены. Он, по его словам, прождал 15 минут до отхода автобуса, а потом поехал назад на Лонг-Айленд. Он заявляет, что узнал о том, что его жена пострадала, лишь на другой день, когда полиция Аллентауна попросила его опознать тело. Официальное вскрытие не обнаружило никаких телесных повреждений помимо тех, которые могло повлечь за собой паде­ние со скалы...»

Киммель вчитывался в текст, склонив лысую голову.

«Почему он не заявил об исчезновении жены?» — вопрошал заголовок над последним абзацем. Действительно, почему? — подумал Киммель. Именно этот вопрос готов был задать и он сам.

Но в последнем абзаце сообщалось только о том, что Стакхаус работает юрисконсультом в фирме «Кросс, Мартинсон и Бухман» и что они с женой собирались разводиться. Последнее было весьма любопытно.

У Киммеля упало сердце, его охватил ужас. Зачем это Стакхаусу понадобилось приезжать аж с самого Лонг-Айленда, чтобы на него поглядеть? Киммель медленно поднялся из-за стола и обвел взглядом нагромождение пивных бутылок под ракови­ной, электрические часы над плитой, потертую клеенку на дере­вянной сушилке с узором из зеленых и розовых яблочек, кото­рый неизменно напоминал ему о Хелен. Конечно, Стакхаус поре­шил ее, иначе такое обилие непонятных совпадений просто невоз­можно объяснить! И Стакхауса наверняка загребут. После двух часов допроса с пристрастием он, скорее всего, расколется и во всем признается. А вдруг это натолкнет полицию на мысль занять­ся им, Киммелем?

Ну, он-то не из тех, кто раскалывается. Да и какие доказатель­ства против него смогут они привести? Тем более что прошло уже два с лишним месяца. Киммель прикинул как можно точнее, когда Стакхаус побывал в его лавке. Около трех недель тому назад, решил он, в первых числах октября. Бланк заказа по- прежнему у него, поскольку книга еще не поступила. Может быть, бланк следует уничтожить? Если книга придет^ подумал Киммель, он не будет сообщать Стакхаусу. И вообще к тому времени Стак­хаус может уже оказаться за решеткой.

Киммель начал убираться на кухне. Он вытер влажной тряп­кой стол, выкрашенный белой эмалью. У него есть Тони, вспомнил он. Тони видел его в кинотеатре, и версия, по которой он про­вел там весь вечер, так прочно отложилась у Тони в памяти, что сейчас тот верил, будто затылок Киммеля маячил перед ним до конца сеанса. Но Тони общался с полицией всего пару раз по пять минут. Что как они устроят ему многочасовой доп­рос?

Да, но пока не устроили, напомнил он себе.

Он принялся собирать пивные бутылки, подхватывая за гор­лышки, начав с наиболее пыльных. Бутылки стояли цепочкой, которая тянулась из-под раковины вдоль стены до самой кухонной двери. Он поискал глазами, увидел у плиты пустую картонную коробку и ногой неловко подвинул ее к бутылкам. Набив короб­ку, он вынес ее через заднюю дверь к своему черному «шевроле»

модели седан, который стоял во дворе. Вернувшись с пустой коробкой, он снова наполнил ее бутылками. Потом вымыл руки с мылом — бутылки были грязные, и пошел наверх в спальню надеть чистую белую рубашку: он был в одной майке.

По дороге в лавку он завез бутылки в кулинарный магазин Рик- ко. Тони стоял за прилавком.

— Как поживаете, мистер Киммель? — спросил он.— Что у вас там? Надумали затеять уборку?

— Так, по мелочи,— небрежно бросил Киммель.— Как се­годня ливерная колбаса?

— Вкусная, как всегда, мистер Киммель.

Киммель спросил сандвич с ливерной колбасой и еще один с вымоченной в сливках сельдью под кружочками репчатого лука. Пока Тони возился с заказом, Киммель прошелся вдоль стендов с едой в целлофановых пакетах и, вернувшись, вывалил на прилавок кулек с ореховой смесью, пачку арахисового печенья и небольшую коробку пастилы в шоколаде.

Посчитав бутылки, Тони сказал, что еще остаются деньги. Киммель взял две бутылки пива. В этот ранний час торговать пивом не разрешалось, но Тони всегда делал для него исклю­чение.

Сев в машину, Киммель не спеша поехал в лавку. Он любил воскресные утра и, как правило, проводил их и часть дня у себя в лавке. По воскресеньям лавка была закрыта для покупателей, но Киммель испытывал особое чувство праздности и свободы, проводя свой единственный выходной там, где работал все про­чие дни недели. Кроме того, ему больше нравилось в лавке, чем дома; здесь по воскресеньям он мог покейфовать без помех, среди своих собственных книг, посидеть за ленчем, вздремнуть и об­стоятельно ответить на кое-какие письма, ученые и витиеватые, с авторами которых он ни разу не встречался, однако чувствовал, что хорошо их знает. Книголюбы: скажи, какие книги тебе нуж­ны,— и я скажу, кто ты.

У Киммеля