посещения оружейного завода поинтересовался мнением Джонса о технической компетентности тульских оружейников, Джонс ответил, «что хотя сначала даны ему были такие работники, которые ничего не знали, но теперь некоторые из них так искусны в приготовлении нужных <…> инструментов и машин, что <…> едва ли во всей Англии найдутся подобные им по сей части мастера» [Гамель 1826: XVIII].

Имеются данные о том, что разработки Джонса воспроизводили и в других местах, по крайней мере изредка. В предисловии к своему труду Гамель выразил надежду, что русские фабриканты возьмут в пример описание машин Джонса, «ибо многие из сих машин могут быть с выгодой введены в употребление на разных других фабриках и заводах» [Гамель 1826: XII]. Согласно данным исследования, проведенного Министерством финансов, Джонс обучил местных кузнецов новым методам ковки и формовки железа; они в свою очередь распространили их на другие отрасли металлообработки, такие как производство замков и фурнитуры [The Industries 1893: 150]. Более того, за время работы Джонса в Туле там построили несколько станков для Ижевска и Сестрорецка. «Таким образом, Тула, – утверждает Бриткин, – становилась одной из баз зарождавшегося русского станкостроения и родиной передовых способов оружейного производства» [Бриткин 1950: 55].

А. А. Александров утверждает, что технологии для Ижевского оружейного завода были заимствованы из Тулы. Например, установка сверлильного станка для одновременной обработки двух стволов позволила рабочему средней квалификации высверливать до 24 стволов за смену. Однако другие станки использовались недостаточно. В частности, был доступен станок для изготовления лож, но, по утверждению Александрова, руководство завода предпочитало более дешевый ручной труд. Ручной труд преобладал в изготовлении лож, штамповке замков и ковке стволов вплоть до 1870 года [Александров 1957: 57–60].

В Сестрорецке в первой половине XIX века также было организовано специализированное производство инструментов и калибров. Чтобы добиться большего единообразия ударных мушкетов ручной работы, была создана модельная мастерская по изготовлению форм для измерительных инструментов. Туда перевели 15 самых опытных оружейников, ив 1851 году цех заработал. Теоретически им руководили артиллеристы, на практике же техническую работу организовали сами оружейники. Целью работы модельного цеха было не только достижение стандартизации деталей, но и создание «школы», «выпускникам» которой предстояло распространять свои навыки и производственный опыт. К сожалению, как следует из истории Сестроредкого оружейного завода, модельная мастерская так и не смогла достичь своих достойных целей. Затраты на нее оказались непомерно высоки, но добиться единообразия продукции так и не удалось. Более того, по некоторым сведениям, администрация завода скептически относилась к нововведениям. В результате никакие из предложенных там новшеств так и не получили практического воплощения [Орфеев 1903: 27–29; Демидова и др. 1968: 29, 35].

Итак, создается впечатление, что к 1820-1830-м годам на Тульском заводе уже имелись станки специального назначения, соответствовавшие тогдашним требованиям к технологиям металлообработки. Здесь уместно критически взглянуть на источники, повествующие о методах изготовления оружия. Вряд ли можно считать беспристрастным обозревателем Гамеля. Результаты его исследования, предпринятого по заказу имперского правительства и посвященного Николаю I, несомненно, содержали то, что хотел бы прочесть новый император, и излагались в соответствующей форме. Такую же позицию, вероятно, занимал и Джонс, когда говорил, что «теперь некоторые из них так искусны в приготовлении нужных для различных его действий инструментов и машин, что <…> едва ли и во всей Англии найдутся подобные им по сей части мастера». Можно смело предположить, что, делая это утверждение, Джонс стремился польстить императору. Более того, таким образом Джонс хвалил не только и не столько тульских оружейников, но и их начальника-британца – самого себя. И действительно, «государь Император изволил изъявить Г. Джонсу Высокомонаршее благоволение свое в самых лестных выражениях» [Гамель 1826: XVIII–XIX] (курсив Дж. Б.).

Кроме того, Гамель не был специалистом по механическому оборудованию и, возможно, не имел личного опыта по части оружейного производства внутри страны или за границей, вследствие чего вполне мог преувеличить значение тульских новаций. Конечно, имеющиеся источники не могут подтвердить это предположение, но вполне вероятно, что Гамелю, как и царю, устроили хорошо подготовленную экскурсию и показали модельные мастерские, новые станки, упорядоченные рабочие процессы и трудолюбивых работников. Демонстрация сборки мушкетов из случайных деталей была распространенным фокусом, но никто не мог сказать с уверенностью, что детали действительно выбирались случайным образом[166]. Тульские оружейники имели репутацию искусных мастеров. В прессе отмечалось, что они любили делать всякие безделушки тонкой работы (вроде подков для механической блохи в рассказе Лескова) и изумлять праздных зрителей хитрыми трюками. Например, оружейник мог намеренно надломить ствол во время подгонки таким образом, чтобы неопытный глаз этого не заметил, а потом без усилия ломал его на колене. Автор одного из источников задается вопросом, давала ли «магическая» сборка замка из случайных деталей столь же надежный результат, как и его целенаправленное изготовление, гарантированно обеспечивавшее стрельбу [Чебышев 1869: 249][167].

Принципиальный вопрос заключался не в том, действительно ли Джонс вводил в производство серьезные новшества, были ли тульские мастера на самом деле столь искусными или же повествование Гамеля представляло собой набор преувеличений и приукрашиваний, преподнесенный ему предприятиями в своих интересах. Даже если предположить, что некоторые цеха и мастерские в Туле действительно были способны на все то, что было заявлено, России позднее не удалось освоить и воспроизвести ту технологию, которая у нее когда-то имелась. Почему несколько десятилетий спустя России пришлось заимствовать технологии за границей и почему к середине века отечественные механизированные технологии не смогли воспроизводить сами себя и успевать за иностранными инновациями? Глубокий анализ этой проблемы следует отложить до заключительной главы. Однако уже сейчас, завершая анализ состояния российской оружейной промышленности на пороге эпохи Великих реформ, можно сделать несколько предварительных замечаний, дающих часть ответов на поставленные вопросы.

Частичное объяснение состоит в том, что механизированная технология, применявшаяся на Тульском оружейном заводе, изначально не была полностью отечественной. Впечатляющий отчет о чудесах техники, представленный Джонсом, ставит перед советскими историками дилемму. Бриткин, например, считает, что местные новаторы, такие как Захава в Туле и Дерябин в Ижевске, опередили многие усовершенствования Джонса. В подкрепление своего утверждения о том, что в Туле в период между 1818 и 1826 годами были разработаны значительные инновации, он цитирует Гамеля, но не упоминает о том, что Гамель приписал все нововведения Джонсу. Более того, стремясь подтвердить высокий уровень навыков тульских оружейников, Бриткин цитирует похвальный отзыв Джонса о них, переданный Николаю I, однако умалчивает о первой части высказывания, где Джонс отметил, что выделенные ему оружейники сначала ничего не знали [Бриткин 1950: 46–57]. Впрочем, мы не ставим себе целью подтвердить или