Перперна покачал головой:

– Приведи сюда этого гонца.

Грецин вышел и вскоре вернулся в сопровождении невысокого, худого, как скелет, человека. Лицо его скрывал капюшон, словно у жреца, готовящегося к жертвоприношению.

– Открой лицо, – приказал Перперна посланцу Помпея.

Геминий откинул капюшон.

– С кем я говорю? – спросил он.

– С Марком Перперной, – важно ответил Перперна. – А с кем говорю я?

– Мое имя не имеет значения, но я отвечу из уважения к легату, удостоившему меня приема: я Геминий. Главное – то, что я выступаю от имени Помпея и готов сделать предложение… смелому человеку.

– Какое предложение? – спросил Перперна, жестом пригласив его сесть.

– Мы все знаем, что Серторий, – начал Геминий, – как бы это сказать?.. Желает продолжения войны. Помпей хочет положить конец кровавой бойне между римскими легионерами, которая ни к чему не приведет. Так или иначе, все закончится победой Рима. Это лишь вопрос времени. Ваши воины бегут – пока отдельные солдаты, но в любой миг на другую сторону могут устремиться целые когорты, тем более что Серторий тянет и тянет, всеми силами избегая решающего сражения. Легионеры, ваши легионеры, могут рассчитывать на сенатское прощение, но Помпей с некоторых пор задается вопросом: а как насчет начальников? Пока Сенат считает вас врагами государства, но… разве не будет справедливо, если военачальники Сертория также смогут рассчитывать на помилование? Знаю, многие трибуны и легаты начнут колебаться, потому что в глазах Рима несут гораздо большую ответственность за эту войну, нежели простые легионеры. Вот почему Помпей готов предложить прощение, свободу, пощаду родственникам и сохранение имущества, а заодно – почему бы и нет – дополнительное вознаграждение каждому начальнику, готовому задуматься о том, на чьей он стороне.

Геминий умолк, позволяя своим собеседникам как следует поразмыслить.

Грецин тоже молчал. Было слышно, как ветер бьется о холст палатки.

– Прощение, свобода, уважение к родственникам, имуществу и деньгам… и все это лишь за то, что мы перейдем на вашу сторону? – уточнил Перперна. Предложение, по его мнению, было слишком простым и щедрым.

– Легат весьма проницателен, – отозвался Геминий. – Скажем так, начальник будет вознагражден за переход на другую сторону щедрее, чем легионер, но и свою верность он должен будет выказать… ощутимее.

– Что все это означает?

Перперна больше не желал ходить вокруг да около.

Геминий понял, что пора выложить все начистоту.

– Надо убить Сертория. Без него война быстро закончится либо решающей битвой, которая наконец состоится, либо переговорами между Помпеем, представляющим Сенат, и новым вождем популяров, готовым в них участвовать. Либо битва, либо переговоры, – оставляю это на ваш выбор.

– А может, отвести тебя к Серторию и ты изложишь все ему лично? Любопытно, что он тебе ответит? – грозно усмехнулся Перперна. – Ты предлагаешь предательство, но я не предатель.

Геминий учащенно дышал, но голос его по-прежнему был спокойным.

– Мы оба… – Он осекся, вспомнив, что Грецин тоже здесь, с ними. – Мы все знаем, что Серторий ведет войну из рук вон плохо; в противном случае ты бы не позволил сказать мне и слова в его отсутствие. Вот почему ты не отведешь меня к нему и позволишь мне вернуться к Помпею с ответом.

Перперна повернулся спиной к Геминию. За пределами палатки слышался шум – голоса, крики, смех. Он подумал обо всех этих людях, по-прежнему преданных популярам. А он? Кому он верен: своему войску – или вождю, который вел его прямиком к беде? Прежде чем Перперна вновь повернулся лицом к Геминию, он уже знал ответ.

Преторий Помпея

Лагерь римского консульского войска напротив Калагурриса

Два часа спустя

– Предатель нашелся, – объявил Геминий.

Помпей улыбнулся.

– Ты как охотничья собака, – сказал он. – Тебя надо как следует науськать, и тогда ты явишь себя во всей красе.

XXVII

Римские таланты, римское правосудие

Корабль Цезаря, Внутреннее море

74 г. до н. э

В трюме корабля

Закованный в цепи Деметрий сидел в трюме корабля среди своих сотоварищей, которые еще недавно были его верными спутниками по пиратским вылазкам. Все они также были закованы в цепи и избиты, а на их лицах застыли разочарование и страх.

Предводитель пиратов несколько раз требовал встречи с Цезарем, но пока не получил ответа. Все, что ему предложили, – немного воды и хлеба, а также молчание и полное безразличие со стороны того, кто снарядил этот флот и отнял у Деметрия все. Какую странную шутку сыграла с ним судьба! Ограблен, унижен, заключен в темницу. Странная, горькая шутка. Он к такому не привык.

На палубе

– Мы возвращаемся в Эфес? – спросил Лабиен.

– В Эфес, слава Юпитеру. – Цезарь повернулся к другу и, улыбнувшись, добавил: – Или же Артемиде.

Лабиен ответил понимающей улыбкой.

Плавание было недолгим, и на сей раз им нечего было опасаться: большинство пиратов с близлежащих островов были захвачены и надежно упрятаны в трюмы десятков кораблей, нанятых Цезарем для поимки Деметрия и прочих морских разбойников с Фармакузы. Весть об этом летела от острова к острову с поразительной быстротой, и, вместо того чтобы прийти на помощь Деметрию и его людям, окрестные пираты предпочли затаиться, выставить часовых, наказав им оставаться трезвыми, и ждать: кончится ли все Фармакузой, или за этим последует избиение всех киликийских пиратов?

Цезарь и Лабиен высадились в Эфесе, и Цезарь немедленно развернул кипучую деятельность, договариваясь о переправке денег и серебра в Фессалонику, Митилену и Милет, которые одолжили их Лабиену для уплаты выкупа. Благодаря имуществу, отобранному у Деметрия, – кораблям и богатствам, накопленным за десятилетия грабежей, включая большую часть сундуков Лабиена, – каждый заимодавец получил все согласно договору. Как и было обещано, митиленцам выплатили сумму втрое больше взятой взаймы. После этого Цезарь вернул нанятые корабли и щедро заплатил их владельцам. Большую часть вооруженных матросов он уволил, оставив только тех, кто охранял пиратов. Наблюдая за его хлопотами, Лабиен в очередной раз убедился в том, что было не исключением, а правилом в отношениях Цезаря к деньгам: его друг проявлял чрезвычайную щедрость ко всем, кто выказывал ему доброту или верность. Фессалоникийцам и милетцам он заплатил больше ожидаемого, и даже митиленцам накинул кое-что. Казалось, он больше заботился о других, чем о себе.

– У нас осталось совсем немного денег на собственные расходы и не самое изысканное вино, – беззаботно заметил Лабиен, пока рабы разливали этот посредственный напиток по кубкам: один предназначался для него, другой – для Цезаря.

– Зато мы сдержали слово, расплатились с заимодавцами и теперь свободны, – ответил Цезарь с облегчением, будто не мог поверить, что все разрешилось благополучно.

Пираты, оказавшиеся между