ступенькам и замер. Из домика раздавались приглушенные стоны. «Это что еще такое?! Что там с ней происходит?» Эдуард резко рванул на себя незапертую дверь и ворвался в комнату. На кровати из-под большого вздымающегося розового тела Галины Сергеевны торчали худощавые ноги дяди Вити. Галина Сергеевна услышала шум в прихожей и обернулась. Дядя Витя сдавленно крякнул и схватил лежащее на полу одеяло.

Эдуард прохрипел невнятное «Простите» и, густо покраснев, выскочил на улицу. Он уже собирался нажать на газ, когда краем глаза заметил Галину Сергеевну, выбежавшую в легком халате и тапочках на заснеженное крыльцо. Она что-то кричала и призывно махала рукой. Эдуард, сжав зубы, нехотя вышел из машины и направился к крыльцу.

– Ну что ты как не родной! Проходи давай, раз приехал. Чего глаза прячешь? Мы же все взрослые люди тут. Ты этим, что ли, не занимался никогда? А детишки у тебя откуда, аист принес? Не дури давай! Ладно, раз проходить не хочешь, то Витю моего в машине подожди. Мне все равно через полчаса на смену в больницу идти. А ему в город в такой снегопад как без машины добираться? Я тебе еще и пирожков для детей соберу. И лечо тоже дам из перцев. Ты такое лечо отродясь не ел! Только банки потом верни, не забудь.

Галина Сергеевна скрылась за дверью, а Эдуард остался ждать в машине, нервно куря одну сигарету за другой. Скоро из-за калитки появился понурый дядя Витя с большими авоськами в руках. Эдуард, не глядя на дядю, быстро пожал ему руку и положил сумки в багажник. Ехали молча. Эдуард включил радио и делал вид, что внимательно слушает новости.

Первым молчание прервал дядя Витя:

– Эдик, Галя права: ну что мы как дети? Неудобно, конечно, вышло, но мало ли каких ситуаций не бывает?!

Эдуард поспешно кивнул, но все равно продолжал молчать, не находя подходящих слов.

А дядя Витя смущенно продолжил:

– Ты знаешь, я бы сам никогда не поверил, что такое еще в моей жизни случиться может. В морду бы дал, если бы мне про такое совсем недавно рассказали бы. А теперь… Знаешь, Эдь, спасибо тебе за Галю. Очень она хорошая женщина. Норов крутой, это да, и хамовата немного, но вообще она, знаешь, большой души человек. И мне как-то неловко очень, что я с ней вроде как не по своей воле встречаться начал. Меня эта мысль несколько недель гложет. Получается, что я ею пользуюсь как будто, а она такого отношения к себе совершенно не заслуживает. Да и у меня чувства к ней, признаться, появились. В общем, давай я ей сам расскажу, что это ты меня вначале попросил с ней… ну, как бы это… пообщаться, а потом, когда она на меня весь свой гнев выплеснет, то ты нам обоим и расскажешь все по-честному, что там у тебя за дело, с отцом связанное. Только, пожалуйста, расскажи все прямо и без намеков. Это ведь теперь не только меня, но и Гали касается.

* * *

Холодный декабрьский день быстро растаял в снежных сумерках темного неба. Высокие сосны со скрипом качались около приземистых желто-зеленых корпусов больницы. Галина Сергеевна закончила свою работу и, взяв вместе с памперсами стопку чистого белья, направилась в сторону серого одноэтажного здания, расположенного за хозяйственным блоком.

– Мать, ты чего так поздно? Уборка же утром была?.. – пробасил охранник, откладывая журнал с наполовину разгаданным сканвордом.

Галина Сергеевна кивнула на чистые памперсы:

– Да мне санитар еще часа два назад сказал, что в третьей палате Михалыч обгадился. Убраться надо, а работы невпроворот, времени не было. Да и вряд ли мне за расторопность больше заплатят. И так за копейки здесь с дерьмом вожусь!

– Это, Сергевна, ты права, точнее и не скажешь. Маята одна. Проходи давай. И домой топай, а то по ночам в такую погоду стремно по лесам шастать.

– Ох, Леш, кому я нужна, кляча старая? Болячкам только… – вздохнула Галина Сергеевна и открыла дверь палаты.

Включив свет, она подошла к кровати и ласково потрепала лежавшего на ней мужчину по плечу:

– Вставай, родной, закончатся скоро твои муки, бедолага. Ты ротик открой, вот так, молодец, не бойся. Когда ж я тебе, голубе, плохо-то делала? А ты и вправду на Витюшу моего похож, страдалец бедный. Ага, вот так, сейчас я телефончиком засниму. Умничка моя, и еще давай разок, а то плохо видно как-то.

– Галина Сергеевна! Вы что себе позволяете?

Санитарка обернулась к входной двери. На пороге, крепко сжав кулаки, стоял пышнобородый главврач Петр Петрович.

Глава двадцатая

На кухне засвистел чайник. Эдуард только собирался встать с кресла, но грузная Галина Сергеевна его опередила.

– Вот еще, в гостях будешь хозяйством заниматься!

– Да, дядь Вить, тебе с Галиной Сергеевной и вправду повезло, – улыбнулся Эдуард, – я такого порядка давно у тебя не видел. Ну после смерти тети Нади, конечно, – поправился он быстро.

– Да, Галя – золото! А с врачом-то она как быстро среагировала! – восхищенно цокнул языком Виктор Николаевич. – Тут бы любой растерялся! Но у меня, хоть все и обошлось, все равно сердце о Димке болит. Вчера с корвалолом не мог до двух ночи уснуть. Все думал, удастся ли тест сделать по первому образцу?

– Сама об этом постоянно думаю… – В комнате появилась Галина Сергеевна. – Я все-таки с непривычки могла не то что-то сделать. Да и бедный Николай Михалыч, то есть Дмитрий Николаич, все время я с этими именами путаюсь, сопротивлялся. Я как-то мазнула еле-еле по щеке, но телефон, дура, не сфокусировала. Уже когда первую палочку-то в пакетик положила и в карман убрала, решила еще раз все сделать. Я и телефон как надо настроила, и потерла изнутри щеку хорошо, а тут этот ирод великий на порог заявился. Думаю, это Лешка, охранник, его позвал. Неспроста ведь. Петрович по вечерам обходы не делает. Ну я ж сразу поняла, что кирдык и мне, и брату Витиному крышка, если Петрович все поймет. В общем, позади Москва, как говорится, отступать некуда. Я телефон-то незаметно меж грудей пихнула. Счастье, что спиной к двери стояла и что мать-природа меня щедро одарила. – Галина Сергеевна кокетливо улыбнулась Виктору Николаевичу и продолжила: – Ну так вот, палочка ватная, та, которой я получше мазок взяла, куда-то на