— Старшее змейство Подземья признает только кровное родство. Василиски не имеют достаточно благородного происхождения с точки зрения змей, змеев и драконов. Они не дающий потомства продукт скрещивания змеи и птицы. Василиск, который вылупляется из яйца, снесенного петухом, может взглядом превращать в камень.

— Почему одиннадцать? — спросил Ласка, — Их было семнадцать, два с нами.

— Гномы вырезали сердце и печень у четырех. Не забудьте вашу долю. Сердце и печень василисков — дорогие колдовские ингредиенты. На черных дорогах ничего не портится, а наверху холодная зима.

От черной дороги отходила простая.

— Направо, — сказало зеркало, — Ваш выход к Берестью.

Съехали. Тут же съехала и гномья телега. Пока василиски сообразили, что к ним вернулась свобода мысли и агрессии, выскочили два гнома и снова их стреножили.

Бегенгар не вылез, и Ласка подвел лошадь поближе. Сейчас надо на лошадь Вольфа подсадить за спину немцу раненого Бенвенуто, а на идущую без седла Толстушку закрепить груз с лошади Бенвенуто.

— Не спросил, у вас все живы? — сказал Ласка.

— Когда бы не вы, нас бы вообще не осталось. Один не выжил, другие трое сильно клюнуты, но поднимутся. Ехали на свадьбу, а приехали на похороны. Хорошо хоть не жениха хоронить. Не крестись!

— А, ну да, — Ласка опустил руку. Зачем креститься, если гномы не христиане.

— Наших-то к востоку от Берестья знаешь кого?

— Да не особо.

— Как не знаешь-то? У них еще Вий за короля.

— Вия знаю.

— Так бы и говорил. Встретишь — поклон передавай от Беренгара Пружинщика.

— Передам.

— Еще пружину там передай, если кого наших встретишь, — Беренгар достал кожаный футляр и вытряхнул на ладонь спиральную пружину, стянутую скобой, — Скажи, вот такие сейчас делаем. Ключом заводится и равномерно раскручивается.

— Передам.

— И вот вам ваша доля с василисков, — гном сунул руку в телегу и достал кожаный мешок, — Два сердца, две печени. Найдешь кому продать свежее — продавай свежее, а нет — так высуши и пусть лежит.

— Благодарю. Слушай, а зачем вам эта мортира? Разве в Подземье надо кидать ядра через стены замков?

— Не надо. Сами-то мы гром-палками не балуемся. Порох тут никто не любит. Злой у него огонь, не наш. Только это не мортира, а картечница. Выменяли у рыцаря из верхних на пружинную руку. Каменная картечь драконам крылья рвет как фольгу. Он, дракон, с одной стороны, жив-здоров останется, то бишь, за смертную обиду нам змеи не предъявят. С другой стороны, пешком ходить с дырявыми крыльями дракону позорно. Хихикать ему в лицо никто не будет, но для чести урон.

Попрощались и разъехались. Короткий отрезок пути до выхода лошади постарались дотащить двойной груз, а наверху Ласка и Вольф спешились и повели лошадей в поводу. Бенвенуто выглядел бледно, но в седле сидел и не падал.

— Золотой за привал? — снова удивился Вольф ценам на постоялом дворе, — Вы сговорились?

— Сговорились цены не повышать, — ответил хозяин, — Для двоих-троих путешественников по черной дороге за ночлег, ужин и овес для лошадей берем один золотой.

— Ужин-то хороший? — спросил Вольф и стукнул монетой об стойку

— Да уж не постный. Наши постояльцы посты не блюдут.

На стол принесли кувшин красного венгерского вина и большую миску горячих гречаников Гречаниками тут называли блинчики с начинкой из гречневой каши и мелко рубленого мяса. Ласка перекрестился, тяжко вздохнул и с большим аппетитом принялся за еду.

Что интересно, хотя все знали, что здесь останавливаются подземные колдуны и нечисть, в зале были и православные образа, и католическое распятие. Если присмотреться, то можно было увидеть в разных местах под потолком языческое колесо, деревянные руны, потемневший серебряный амулет на веревочке, мешочек с травами, бубен с золотыми погремушками, отдельно висящую икону святого Христофора, зеленую ленту с арабской вязью и несколько костей неизвестного происхождения.

Если присмотреться внимательнее, то на стенах и на полу виднелись заштукатуренные и свежие следы боевых действий. Пулевые пробоины, выгоревшие пятна, пятна крови. Вон там как будто капли струйкой слетали с клинка. Вон там как будто кого-то большого и тяжелого вбили спиной в стену. Вот как будто дракон дыхнул, и по силуэту человека подкоптилась штукатурка. С одной из потолочных балок свисала обрезанная веревка, а под ней на темных досках пола расплылось еще более темное пятно.

Ужин здесь мог стоить и больше золотого талера. Вроде бы простая еда, гречаники и фляки. Но до чего вкусно. Даже, кажется, каких-то дорогих пряностей добавлено. И вино отменное, хотя и французское пробовали, и итальянское. Ласка и Вольф, проголодавшись за день, ели торопливо, а Бенвенуто — в охотку, но с чувством собственного достоинства. Наверное, рисуясь перед черноволосой и черноглазой красавицей, сидевшей за соседним столом. Чтобы залитый кровью дублет не привлекал внимания, он накинул плащ на левое плечо.

— Кому ты, доченька, глазки строишь? — спросил красавицу мужчина, сидевший напротив нее спиной к Бенвенуто.

— Потомку римских императоров, — игриво ответила девушка и подтолкнула к отцу большую серебряную монету.

— Похож, да, — обернулся отец.

Бенвенуто встал и подошел к их столу.

— Бенвенуто Белледонне, вольный художник, придворный живописец короля Франциска. С кем имею честь? — спросил он на классической латыни, рассчитывая, что ее знают все люди благородного происхождения и европейской внешности.

— Ворон Воронович, — поднялся отец.

Определенно, он принадлежал к аристократии, судя по тонким чертам лица и особенно по осанке. Бывают рыцари с до смешного простонародными рожами, побитыми со всех сторон, но вот привычка не гнуть спину и не склонять голову даже таких выдает сразу.

— Беляна Вороновна, — представилась дочь.

Ее лицо и руки как будто никогда не видели солнечного света. Коса чернее воронова крыла, густые черные брови и ресницы, черные глаза и белая-белая кожа. Губы же светло-розовые,