– Ты должна поехать, – проговорил он.

Я с удивлением посмотрела на него.

– Почему ты так думаешь?

Не сводя глаз с дорожки, он ответил:

– Потому что жизнь коротка.

Второй раз за день я ощутила пульсацию старой раны, от которой сдавило сердце и перехватило дыхание.

– Да, – сказала я. – Коротка. – С удивлением обнаружив, что у меня вспотели ладони, я вытерла их о бедра. – Я скучаю по своей семье. Но меня там ожидают вещи, с которыми тяжело столкнуться лицом к лицу.

– Ты должна поехать, – повторил он.

– Ты не понимаешь…

Я растеряла все слова. Я не знала, как закончить предложение. Или, быть может, я хотела, чтобы Колин закончил его за меня.

– Тебе удалось попрощаться с твоей мамой?

Я сглотнула, вспомнив.

– Да. Я бы никому из своих любимых не пожелала пройти через такое. Это слишком тяжело.

Он пристально посмотрел на меня.

– Ты умираешь?

Я покачала головой.

– Нет. Пока нет. – Я перевела взгляд на покрытую травой площадку, не замечая ничего, кроме мелькавших перед глазами кадров из собственной жизни. Не поворачиваясь к нему, я проговорила: – Мы все умираем, разве нет?

Он помолчал некоторое время.

– Да, возможно. Но сегодня-то ты живешь, и у тебя есть семья, которая тебя любит, безотчетно, быть может. В любом случае, они хотят, чтобы ты провела с ними Рождество и пошла с ними на свадьбу. Это всего-навсего неделя твоей жизни, а затем можешь вернуться к своей работе или что ты там еще делаешь, и дальше день за днем жить так, словно ты умираешь, если уж это делает тебя счастливой.

– Я не говорила, что это делает меня счастливой.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Он говорил тихо, его вопрос не звучал враждебно и даже не требовал ответа. И все же он меня рассердил.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Правильно. Ты же взяла за правило много о себе не рассказывать.

Меня затрясло от злости из-за его наглости и уверенности в том, что он так запросто мог растолковывать, что может сделать меня счастливой. Я повернулась к нему, сжав кулаки, не в силах сдержать желание броситься на него.

– Моя бабушка и мать умерли от рака груди. Они передали мне этот ген, что почти наверняка гарантирует, что и у меня он, в конце концов, будет. Приехав домой, я увижу только жалость в глазах сестер, которым повезло избежать этой генетической лотереи. И я до сих пор помню, что́ со всеми нами сделала смерть матери. И не хочу смотреть, как они снова через это проходят.

Некоторое время он молча рассматривал меня, и в его голубых глазах не было ни шока, ни жалости. Только понимание. В очередной раз я задумалась о его собственном прошлом, о том, откуда он знал, как себя вести перед лицом несчастья.

– Мне кажется, все довольно просто. Твоя семья любит тебя, Мэдисон. А ты любишь их. Как посторонний человек, я могу сказать, что тебе, кажется, стоит съездить домой.

От этого слова повеяло запахом жарящегося бекона и пекущегося в духовке печенья тети Люсинды, говорящими наперебой голосами, перемежающимися криками и смехом. Моя злость развеялась, оставив после себя пылающую реку воспоминаний и лиц. Босых ног, бегущих по теплой летней траве. Живительного чувства, что тебя любят.

Снова зазвонил мой телефон, и я уставилась на экран.

– Послушать тебя – все так легко.

– Возможно, потому, что это и вправду так.

Мой телефон замолчал ненадолго, а затем начал заново. Возможно, потому, что это и вправду так. Прежде чем я смогла передумать, я набрала ответ и отправила его.

– Я позвоню ей попозже, чтобы тебе не пришлось слушать весь разговор.

– Боишься, что она снова начнет говорить о менструальных циклах?

От неожиданности я чуть не подавилась со смеху. Удивившись, я повернулась к нему.

– Не помню, чтобы у тебя было чувство юмора.

Колин криво улыбнулся, а затем снова перевел взгляд на дорожку.

– А я не думал, что ты вообще что-либо замечала во мне.

Эти слова моментально привели меня в чувство.

– Я знаю, что когда люди уезжают, ты ждешь от них слов прощания.

– Только от некоторых.

Я отвернулась, наблюдая, как пушистый хвост Джорджа мотается из стороны в сторону. Мы молча шли, а я обдумывала все возможные причины, почему я так и не попрощалась, игнорируя рвущуюся в голову назойливую мысль, что я могла быть и не права.