Наверное, именно так акушер-гинеколог и акушерки Сары видели ситуацию. Они привыкли к льстивым, раболепным мужьям, которые держали своих жен за руку и массировали им спину. Это очень отличалось от моего собственного появления на свет в 1948 году, когда отец «синего» младенца даже на час не смог отлучиться с завода.

Акушер-гинеколог, которого мы выбрали для Сары, как-то оперировал со мной беременную женщину с эндокардитом. Сначала мы сделали кесарево сечение, а затем провели повторную операцию на аортальном клапане. Мать и ребенок выжили, хотя я знал о подобных случаях со смертностью 200 %. Я был уверен, что он хорошо позаботится о Саре, когда придет время, а сам я мыл руки перед еще одной долгой операцией, не зная, когда этот момент наступит. Я втайне надеялся, что роды уже закончатся, когда я освобожусь.

Долгий и болезненный процесс родов, происходивший в родильном отделении, вопреки моим ожиданиям, превратился из физиологического в патологический. Сара была измождена физически и морально. Как бы снисходительно ни относилась к моим личным демонам, она вполне справедливо злилась, что меня не оказалось рядом, когда она так нуждалась во мне. Тем не менее мое присутствие никак бы ей не помогло. Мой темперамент никогда не давал мне ждать, когда что-то произойдет, и позволять кому-то другому брать на себя ответственность. Такое поведение типично для хирургов, а раздражение и агрессия в адрес персонала никому бы не пошли на пользу. Слово на букву «к» уже упоминалось, но Сара во что бы то ни стало хотела избежать этого. Однако даже после двадцати часов схваток голова моего мальчика не опустилась. Похоже, он передумал покидать свой теплый кокон, где слышал успокаивающее сердцебиение матери.

Вернемся в пятую операционную. Ситуация Меган была настолько опасной, что ее ввели в наркоз на операционном столе. Мать пыталась успокоить ее. Из-за синдрома Дауна пациентка не осознавала всей тяжести своего положения; ее пугали яркие лампы и холодное больничное окружение. Анестезиолог Майк Синклер, на руке которого красовалась татуировка галла Астерикса, понимал, что вид иглы вполне может спровоцировать у Меган паническую атаку. Поэтому он ласково разговаривал с ней, пока пускал усыпляющий газ через резиновую маску на ее лице. Это никак не было связано с жалостью или состраданием. Просто анестезиолог был умен и заинтересован в результате. Если бы девушка начала биться в истерике и скатилась со стола, у нее могло остановиться сердце, что привело бы к смерти.

Я никогда не позволял себе сочувствовать пациенту, которого мне предстояло прооперировать. Эмпатия предполагает разделение эмоций и страданий пациента, а это большая ошибка для кардиохирурга. Я не позволял себе представлять, что значит лежать на холодном черном виниле и ждать, когда какой-то психопат сольет твою кровь в резервуар. Чтобы вскрыть чью-то грудную клетку, я должен был оставаться спокойным и объективным. Я забывал об эмпатии. Представьте себе эмпатичного психиатра или детского онколога. Да они и недели бы не протянули без нервного срыва.

Тревога о Саре заставила меня перестать намыливать руки и пойти к телефону в анестезиологический кабинет. Я страшно корил себя за то, что применяю ту же холодную объективность и к собственной жене. Я находился там же, где был во время рождения Джеммы, и, возможно, именно из-за этих обстоятельств до сих пор не поборол свою посттравматическую психопатию. Если бы я не был столь отчаянным, то, вероятно, принял бы разумное решение и не стал оперировать Меган без согласия на использование донорской крови. Я бы пригрозил ее приемным родителям судом и сделал бы их жизнь невыносимой. Мы могли перелить ей кровь вопреки желанию ее родителей, но это означало бы их отлучение от церкви. Как это ни странно, мои рискованные действия были актом доброты по отношению к этим людям. Но где я находился, когда Сестра-красавица и мой ребенок нуждались во мне? В проклятой операционной, естественно.

Телефон в родильном отделении продолжал звонить, но никто не отвечал. Я попробовал позвонить Саре на мобильный, а затем на пост медсестер – никто не хотел разговаривать со мной. Майк прокричал, что кровяное давление Меган падает, поэтому я был вынужден приступить к сложнейшей операции, которая легко могла продлиться часов шесть. Операция требовала полной сосредоточенности с моей стороны, и каждый пролитый миллилитр крови нам предстояло собрать и вернуть в систему кровообращения. Я должен был оставить в стороне все тревоги и мысли о родильном отделении на время операции.

Я никогда не позволял себе сочувствовать пациенту, которого мне предстояло оперировать.

Я услышал, что в анестезиологическом кабинете зазвонил телефон. Прошло около сорока пяти минут с начала операции, и мы уже подключили аппарат искусственного кровообращения. Вскоре в операционную вошла медсестра и сказала, что со мной хочет поговорить акушер-гинеколог. Я попросил ее узнать, что он хотел; я не отводил взгляда от сердца, пока кровь отступала от него и оно становилось все более вялым.

«Он не говорит, это конфиденциально», – ответила она. Сквозь меня прошла волна тревоги.

Я попросил Майка перезвонить и узнать, что хотел акушер, в надежде, что тот передаст информацию другому врачу. В родильном отделении опять не сняли трубку. Майк, которому ассистировал старший резидент-анестезиолог, сказал, что он сам пойдет туда и выяснит, в чем дело.

«Типичный кардиохирург, – прошептала медсестра. – Посылает анестезиолога, чтобы узнать, как проходят роды его жены». Все это напоминало бы комедию «Илинга», если бы не было так волнительно.

Я вшивал искусственный митральный клапан, когда Тед сказал: «Стив, объем снижается. Она теряет кровь?»

Насколько я мог видеть, нет, но я попросил приглашенного специалиста по кровесберегающему аппарату вернуть собранную кровь в аппарат искусственного кровообращения. Тед сказал, что ситуация не сильно изменилась, и попросил меня проверить плевральные полости[34], которые не вентилируются во время подключения к аппарату искусственного кровообращения. Тед оказался прав. С левой стороны удалось собрать около литра жидкости через отверстие в перикарде за сердцем. Когда жидкость вернули в аппарат, положение улучшилось.

Через пятнадцать минут вернулся Майк.

– Какие новости, Майк? Ты видел Сару? – спросил я осторожно, не зная, что сказать.

– Да. Она в порядке, но очень на тебя злится. Ей требуется кесарево сечение, но они не хотят делать его, не обсудив с тобой. Они ужасно тебя боятся.

Наш приглашенный специалист был заинтригован, но сбит с толку сложившейся ситуацией. Ему хватило смелости предложить мне пригласить коллегу для завершения операции, и он смутился, узнав, что у меня не было коллег. Оркестр продолжает играть даже