Поэтому, когда мы вместе спустились в темницы, я оказался шокирован чуть ли не больше, чем Блэквуды.

То, что показали нам, я даже не сразу принял за человека. Нет, он был жив, определенно жив, я уверен, но… я сам не стал бы предпочитать такую жизнь смерти. Не в его случае.

Меня до конца жизни будет преследовать картина рыдающей Аван, прижимавшей к себе то, что осталось от ее брата.

Я хотел бы ее утешить, хотел бы помочь, но это было просто невозможно. Невозможно сгладить или извиниться за ту жестокость, что проявили мои сослуживцы. Ни в каком кошмаре я не представил бы ситуации хуже. Измученный, покрытый шрамами, исхудавший и заросший Каин больше походил на труп, и я с огромным удивлением встретил тот факт, что его раны не загноились в таком жутком месте. По всем меркам он должен был давно погибнуть, но, видимо, Блэквудское упрямство сыграло свою роль и здесь.

Подхватив Каина на руки, я сам вынес его из камеры и, приехав домой, собрал самых лучших лекарей со всей светлой столицы, но почти все из них, узнав, что будут иметь дело с темным, тут же отказали в помощи. Я готов был рвать на себе волосы и обязал всех своих знакомых подключиться к поискам врача. С горем пополам мы нашли парочку, они осмотрели мужчину и дали неутешительные прогнозы. Никакие деньги не смогли бы решить эту проблему, но лечение всё же началось, мы направили все свои силы на выздоровление Каина.

В конце концов, это принесло свои плоды, но печать стыда и вины за случившееся тяжелым грузом легла на мое сердце. Я решил оставить в покое Аван и дал ей жить своей собственной жизнью, не опекая больше, но также сотрудничая, когда это было необходимо.

Ее образ не раз приходил ко мне во снах, тогда я мог к ней прикоснуться. Я искал ее черты в окружающих, словно слепец, рыщущий в темноте в поисках факела. Я запомнил ее лицо так точно, что, наверное, мог бы нарисовать, но боялся потерять рассудок в тщетном воссоздании таких знакомых мне губ на бумаге.

Мне хотелось ей написать. Не о работе или делах, не о сложных связях двух государств, а о себе или о самой Аван. Спросить, как она, не ноют ли шрамы, не мучают ли кошмары, защищает ли ее Эреб во сне, ограждает ли от призраков прошлого?

Иногда в забытье, по ночам, или в алкогольном тумане я даже писал, собирал письма, изливал в них все, что накипело в душе.

«Уважаемая миссис Блэквуд,

Сегодня на прогулке я впервые за долгое время смог надеть свой единственный черный костюм, что уже долгое время ждал своего часа в закромах моего гардероба. К сожалению, по неразумению своему я ранее принимал этот наряд только как траурный и не видел возможности выйти в нем в будний или выходной день на улицу. Но сегодня, будто волей чего-то высшего, разразился крайне мрачный и пасмурный день, прямо под стать моему мрачному и пасмурному настроению. Лик нашего благостного бога оказался затянут тучами, дождь настиг меня далеко от дома, но я не посмел скрыться от прохладных капель, любуясь столь редким оттенком небосклона, напомнившим мне цвет ваших глаз.»

«Любезная миссис Блэквуд,

Как часто вы задумываетесь о перипетиях судьбы, что, словно огромная паутина, вбирает всё сущее в единую, крайне запутанную и сложную сеть, в которой мы, словно слепая мошкара, болтаемся и строим наши жизни на волнующемся и хрупком фундаменте постоянно меняющегося будущего? Мне раньше не приходило это в голову. Рассчитывая собственные годы, я не загадывал далеко вперед и жил лишь настоящим, но теперь я будто бы не просто лишился какой-то важной своей части, без которой мне не решить, для чего я существую на этом свете. Кажется, я забыл безумно дорогое, безумно нужное для жизни. Могу ли я рассчитывать на то, что вы поможете эту пропажу мне найти?»

«Моя Дорогая миссис Блэквуд,

Вы снова мне приснились.

Можно ли мне надеяться на ваш приезд ко Дню Рождения Авеля? Возможно ли попросить напомнить вам о важности присутствия на празднике? Также появилось несколько вопросов по поводу… поводу…

Я так скучаю.»

Я собирал листочки, отрывки и конверты, надписанные и вымазанные сургучом, а затем сжигал, стоило только наступить утру, скрывая свою привязанность и запрещая себе думать о чужой жене. Мне казалось это правильным. Прятал все чувства в дальний короб, на самое дно, закрывал другими переживаниями, притворялся, что все хорошо, но стоило на балу встретить Софи, как всё сокрытое вновь восстало передо мной укоряющим, жестоким призраком застарелой боли.

Случайный разговор, случайная фраза, случайное знание, и вот я уже прощаюсь с высоким постом при дворе, с знакомыми, с друзьями, коих почти не осталось, и, собирая всё самое необходимое, глаз не смыкаю до утра, измеряя шагами комнату.

За этим следовала авария, корабль, Провиденс и Кадат. Дом моей племянницы, что едва не схватилась за сердце при виде меня, и мои долгие извинения перед ней, но… она всё же оценила мою помощь тогда, посреди военных действий, пускай и только спустя шесть лет.

Я обрел свой дом, вернул утерянную часть семьи и только после этого готов был встретиться с Аван.

Нервничая, как школьник, подбирая слова и раздумывая, стоило ли взять с собой цветы, я оказался на пороге дома с флюгером в виде медведя и луны. Аккуратно позвонив в звонок, я про себя невольно отсчитывал секунды, надеялся, что мне откроет она, но в дверях показался Каин. Недобро окинув меня взглядом, он покачал головой.

— Мы не принимаем гостей.

— Каин, мне нужно увидеться с ней, хотя бы просто поздороваться, прошу.

— Сестра больна. Как только ей станет лучше, я обязательно передам ей, что ты заходил.

— Если бы она была больна, это знала бы Ив.

— Мы в этот раз ее не звали.

— Да вы полжизни лечитесь у нее. Каин, прошу тебя, мне нужно поговорить. Я не займу много времени.

— Тебе нужно, а Аван — нет.

— Тогда пусть сама мне об этом скажет.

Начиная закипать, я смотрел на спокойное лицо некроманта и недоумевал, почему он настолько предвзят. Хотелось закричать, позвать девушку прямо на пороге, в надежде, что она услышит, но Каин вдруг сделал шаг назад, впуская меня. В его взгляде я почувствовал что-то настораживающее.

— Пожалуйста.

От одного этого слова отчего-то побежали по спине мурашки. Я послушно вошел в дом, дверь за моей