здесь совершенный чужак. Вы как-то сказали мне, что называли меня по имени, чтобы я захотел остаться. А по имени меня называют лишь те, кто любит. Мне очень хотелось бы снова услышать, как Вы называете меня по имени. Целую Вас, Надин. Франсуа».

— Вычеркните про девушку.

Жан Мишо зачеркивает фразу. Само собой, думает он, лучше об этом не говорить, и так он страшно одинок, хоть в Сену бросайся. Он представляет себе безрукое тело, проплывающее под Пон-Нёф.

— Вместо этого вставьте: «Я думаю о Вас».

Жан Мишо берет чистый лист и переписывает текст. Тем временем таракан добирается до дырки в стене и исчезает в ней. Мишо запечатывает конверт. Затем по просьбе юноши запускает руку в его карман и вынимает оттуда смятую купюру.

— Вы можете отнести его на почту?

— Разумеется.

Мишо смотрит, как тонкая фигура юноши, вся облитая солнцем, удаляется по бульвару. Да, пора закрывать лавочку, думает он. Пойти, что ли, с женой пивка выпить…

Ему вдруг ужасно захотелось позвонить жене и прогуляться с ней, взявшись за руки, под цветущими каштанами.

Закрывая дверь конторы, Жан Мишо вдруг вспоминает, что забыл взять деньги за почтовую марку.

Ему находят специалиста по протезированию. Во всяком случае, есть шансы…

Это военный хирург. Ему скоро на пенсию. Он снимает обязательный белый халат, на груди блестят медали. Он работает в Центре протезирования в Пари-Берси, проще говоря на набережной Берси. Это отделение Министерства по делам ветеранов и инвалидов войны. Фонд социального страхования поручает центру заказы на изготовление протезов для всех: ветеранов, гражданских лиц, инвалидов войны, лиц, получивших увечья на работе, и лиц с врожденными дефектами. Это единственный хорошо оснащенный центр помощи в департаменте Иль-де-Франс.

При входе в приемную его спрашивают: «Вы Франсуа Сандр?» Здесь принимают пациентов по факту их прибытия, не посылают за ними нарочного: как пришел, так пришел. На вопрос откликается мужчина с усами: «Да, это мы. Мы…» Доктор видит перед собой безрукого юношу, что сидит рядом с усачом; у мальчишки бледное лицо, впалые щеки, а по другую сторону к нему прижимается женщина, судя по всему его мать. Явно гражданский, догадывается доктор. Он подмечает, что родители сидят строго по обе стороны — вот уж ни дать ни взять настоящая семья! Врач подавляет невольную улыбку. Он хочет, чтобы Франсуа зашел к нему в кабинет один, без родственников. Отец приподнимает брови, он явно недоволен требованием врача. Мать недовольно спрашивает: «А как, простите, мой сын будет раздеваться?» — «Это не проблема, — реагирует доктор, — я помогу». Франсуа покорно встает и исчезает за дверью кабинета.

Доктор прекрасно знает, о чем думают его посетители перед первой консультацией. Он знает, как тяжко бьется сердце несчастного, когда тот впервые оказывается в Берси, идет между набережной Сены и винными складами и пересекает необъятный, замощенный булыжником двор, где камни иссечены следами от протезов и костылей. Человек несколько обескуражен видом облупившегося фасада одноэтажного здания, построенного в прошлом веке. Его ожидания были другими. Затем он поднимается на крыльцо, толкает дверь, надеясь увидеть что-то сверхсовременное, что сможет растворить застрявший в горле ком; здесь все как надо, говорили им, тут вам не антикварная лавочка! Но видит он лишь ветхое, как и фасад, помещение приемного покоя, облупившуюся краску на стенах, растрескавшуюся замазку на окнах и непонятного цвета кафель.

Я не знаю, слышны ли были посетителям звуки мастерской — удары по дюралю, шум шлифовальной машины, визг ножовки, шуршание рубанка и прочих инструментов, которые режут, строгают, свинчивают, — звуки мастерской, где высококвалифицированные специалисты военного ведомства могли предложить инвалидам последние достижения металлургии, столярного, сапожного, слесарного ремесла. Мне неизвестно, могли ли они там вообще что-нибудь слышать, ведь даже если кто-то из тех, кто посещал центр на набережной Берси в пятьдесят шестом, еще жив, я не знаю, где искать их, что с ними… Да нет, вряд ли — им должно было бы исполниться уже лет по сто, наверняка все они давно умерли. Придумывать в данном случае означало бы предательство, сочинительство; единственный выход здесь — строить предположения, гипотезы, делать выводы о том, чего мы не знаем из достоверно известных нам фактов. А достоверно известно вот что: согласно правилам статьи L. 213–2 Кодекса национального достояния, архивы Министерства по делам ветеранов и инвалидов войны, а также Управления медицинских служб не могут быть опубликованы до тридцать первого декабря две тысячи восемьдесят шестого года; следовательно, в настоящий момент крайне затруднительно представить себе, что на самом деле происходило в тех помещениях. Так что остается лишь предполагать, слышал ли посетитель шум мастерских. Однако в дополнении к статье указано: «Мастерские по изготовлению протезов ликвидируются в период с тысяча девятьсот шестидесятого по тысяча девятьсот шестьдесят третий год». Значит, в пятьдесят шестом году в тех стенах еще оставались производственные мощности. Так что вполне вероятно, что Франсуа Сандр, после того как пересек мощеный двор, поднялся по ступенькам к облупившемуся фасаду и вошел в приемный покой (который, по свидетельству очевидцев, в семидесятые выглядел так же), мог расслышать шум мастерских. И это действительно важно, поскольку звук различных инструментов, подгоняющих недостающие части тел инвалидов, должен был успокоить его, рассеять смутное беспокойство, вызванное убожеством помещения: все в порядке, мы работаем! По крайней мере, так должны были чувствовать себя родители юноши, особенно отец, который при звуке своей фамилии немедленно вскакивает; недовольная же гримаса на лице Франсуа выражает полное безразличие, но родители очень рассчитывают на консультацию специалиста.

Врач закрыл за собой дверь. За длинным столом расположились страховой агент, инженер Центра протезирования, мастер по изготовлению протезов, секретарь. Доктор поинтересовался обстоятельствами несчастного случая; собравшиеся выслушали ужасную историю, где действующими лицами являлись сам Франсуа, Ма, двоюродный брат, Тото, жандарм, хирург из больницы города V. «Во всяком случае, — добавил Франсуа, — мне так об этом рассказывали…»

Едва дослушав, юношу усадили на кушетку, расстегнули рубашку, ощупали его рубцы и участки трансплантированной кожи на спине и груди. Здорово ему досталось, думает врач. Ужасное несчастье. Да, для этого гражданского тогда началась война, и она будет длиться вечно, без перемирий. Двойная ампутация, без культи. Протезирование в данном случае — почти неразрешимая задача. Конечно, доктор убежден в неоспоримых достоинствах протезирования; с протезом человек может самостоятельно одеваться, есть, чистить зубы, трудиться на заводе или в поле; в сложных случаях предоставляются рабочие места на предприятиях с особыми условиями труда; при помощи протеза можно даже чертить и рисовать. В центре изготавливают отличные держатели для плоскогубцев и молотков, подставки для катков, крючки для мясников, съемные приспособления для малярных и