Праздником был отъезд какого-нибудь дипломата или иностранного корреспондента «насовсем». «Им разрешали вывезти с собой имущество, – рассказывает Эллендея, – и мы знали заранее, когда кто-то едет домой, то может взять с собой, хорошо, десять рукописей. Но не все соглашались. Были люди, которые боялись, маленький риск всегда существовал». Например, Майкл Скэммелл, переводчик русских писателей, автор влиятельной биографии Солженицына, «очень известный человек», был задержан на границе. И, по словам Эллендеи, у него изъяли списки его русских друзей, которые снабжали Скэммелла разного рода данными о состоянии цензуры в стране. «Для нас всe это было бы непростительно».

***

Среди основных обязанностей издателя Карл числил не только отбор правильных авторов и их публикацию с возможно меньшим количеством огрехов. Учитывая отсутствие каких-либо перспектив напечататься на родине, уже это было немало. Довлатов, например, пишет Профферам по поводу выхода его «Невидимой книги» в 1978 году: «На протяжении года или полутора лет книжка в „Ардисе“, перспектива ее издания – было единственным, что примиряло меня с жизнью. Потому что я тогда очень быстро спивался, опускался, разводился с женой и так далее. Я этого никогда не забуду. Известно ли вам, что я полтора года носил в кармане желтую рекламу „Ардиса“, где было объявлено издание „Невидимой книги“».

Однако огромное количество усилий Карл посвящал не только публикации, но и продвижению авторов. Для обычных издателей в этом деле, как правило, присутствует рациональный расчет. Чем известнее писатель, тем лучше продаются его книги и тем, соответственно, выше доходы издателя. В случае с «Ардисом» этот мотив был важен, но никогда не являлся решающим. Еще во время первых встреч с Надеждой Мандельштам Карл понял, какую роль в создании писательского имени играет производство «вторичной литературы». Он рассуждает об этом на примере советского официоза: «Если о писателе написано много статей, книг, диссертаций, мемуаров и библиографий, проводятся конференции и т.д., человек начинает верить, что это значительный писатель».

Фактически Карлу предстояло выстроить рядом с ложным литературоведением новое, альтернативное, которое бы продемонстрировало подлинное значение открываемых им имен прошлого и настоящего и, соответственно, продвинуло бы издаваемые им книги. Среди прочего, этой задаче была посвящена английская часть «Ардиса», в которой вышло 296 изданий – переводы, антологии, литературоведческие исследования. Помимо собственно отдельных книг Карл и Эллендея еще опубликовали 24 тома RLT, который выходил до 1991 года.

Особое значение, разумеется, играли переводы, Карл и сам часто переводил. Значительная часть архива – переписка с переводчиками, отбраковывание одних, поиск других. «Переводы, в том числе твои, идут медленно, – сообщает он Аксенову. – Почему бы тебе не писать ПРОСТО. Разве ты не читал, что советовал Пушкин?» Тем не менее «Ардис» и начинался с фразы Пушкина: «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Карл как-то поясняет Искандеру: «Чем больше будет переведено на английский, тем лучше для продажи на другие языки, потому что, как правило, издательства не имеют русскоязычных редакторов». Именно мировые продажи могли принести приличные деньги и авторам, и издателю. Одновременно они были способны обеспечить широкую общественную защиту писателей, остававшихся в СССР, если на них вдруг обрушатся репрессии. Как помним, это было важно для Битова – но и для Войновича, многих других.

Cреди переводчиков «Ардиса» иногда попадаются очень известные люди – например, Томас Грэм, советник Джорджа Буша и директор российского отдела в Совете национальной безопасности США в 2002–2007 годах. В конце 70-х, будучи еще студентом Гарварда, он переводил для «Ардиса» Льва Шестова. Дочь Шестова, Наталья Баранова, просила отправить причитающийся ей роялти молодому студенту. И как тесен мир! Однажды, выступая в семинаре Томаса Грэма в Йельском университете, я встретил среди его студентов дочь подруги Эллендеи, Селестины Боулен, которая, в свою очередь, была дочерью американского посла в Москве во время Второй мировой войны.

Масштаб сделанного Профферами для популяризации русской литературы и отдельных писателей в Америке и мире удивляет. Нужно понимать, что речь шла не просто об авторах, но часто о друзьях или людях, к жизни которых за железным занавесом Профферы относились с сочувствием и тревогой. Деловое и человеческое, переплетаясь, превращали рутинную работу издателя и в миссию, и в служение. Хорошо известно, какую роль в жизни Бродского сыграли Профферы – Карл и Эллендея оставили довольно обстоятельные записки, – поэтому я позволю себе лишь пунктирно обозначить некоторые моменты.

Карл встречал Бродского в Вене, где им предстояло выдержать изнурительную битву с американской бюрократией, которая долго отказывалась пускать Бродского в США. И это при том, что Карл приложил неимоверные усилия, чтобы Мичиганский университет нанял русского поэта, «которого никто не видел и не читал», и назначил его на место приглашенного поэта при университете. Карл даже приврал, расписывая, как Бродский прекрасно говорит по-английски. Им еще придется приютить его на первое время, помогать с языком, получением водительских прав, открытием счета и другими бесконечными бытовыми заботами – Бродский, по выражению Эллендеи, был как «лягушка, которая проснулась и увидела, что она в пустыне Гоби». Несомненно, что в получении Бродским Нобелевской премии есть и заслуга Профферов, которые помогли ему не только справиться с шоком эмиграции, но и завязать первые важные контакты в академических и литературных кругах США.

Карл будет делать похожее для многих русских писателей, оказавшихся в эмиграции. Получать их скарб, не пропущенный советской таможней, оплачивать телефонные переговоры с СССР, предоставлять кров, искать работу, писать рекомендации в университеты и фонды, продвигать книги в прессе и в англоязычных издательствах. По документам, хранящимся в архиве «Ардиса», исследователи творчества того или иного писателя легко могут восстановить летопись этих бесчисленных деяний Проффера, далеко выходящих за рамки тривиальных обязанностей издателя. Правда, иногда Карлу приходилось организовывать и кампании общественной поддержки писателей, которые подвергались репрессиям в СССР. Обычно в связи с этим вспоминают историю с «Метрополем», но она была не единственной.

В 1974 году в Ленинграде был арестован Владимир Марамзин, которому русская литература обязана первым самиздатовским собранием стихов Бродского (они могли бы просто не дойти до нас). Среди книг, изъятых у Марамзина, будут издания «Ардиса». «Мы были частью этого дела», – вспоминает Эллендея. «Ардис» спешно публикует роман Марамзина в 1975 году; он один из первых современных авторов «Ардиса», который удостоился этой чести, но прежде всего – в связи с политическим преследованием. Карл сам написал статью в защиту Марамзина, а также убедил Набокова выступить в его поддержку. Вера Евсеевна сообщала Профферам: «В. Н. никогда не подписывает никаких коллективных писем. Как никогда не поверит, что самое выразительное, самое трогательное воззвание к тигру-людоеду или акуле может тронуть их сердце. Однако ваше воззвание его сердце тронуло». Набоков направил телеграмму Ленинградскому отделению Союза писателей, а также предоставил ее Профферу для дальнейшего распространения. Удивительно, но кампания эта подействовала, челюсти акулы разжались. Марамзину дали условный срок и позволили покинуть страну. «Эта ваша победа», – писал он Карлу из Рима в 1975 году.