class="p1">Неведомый передатчик продолжал работать в Токио, голос его ловили, столбики цифр тщательно записывали, тем дело и кончалось — сотрудники полковника ни радиста не могли отыскать, ни передачи расшифровать. Ясно было одно — в Токио работала хорошо подготовленная группа. Сколько в ней человек? Два? Три? Четыре? Семь? Этого Осаки не знал и ощущал свою слабость, у него даже правая щека начала дергаться от нервного напряжения.

А дергающаяся щека у самурая — это плохо. Это стыдно. Впору взять да всадить себе в живот ритуальный меч.

Передатчик работает уже целый год, выдает морзянку нагло, открыто, а сотрудники могущественного отдела полковника Осаки ничего не могут сделать, тычутся мокрыми носами в миску, будто слепые кутята, тявкают, да поджимают хвосты. Осаки вновь ощутил, как у него задергалась щека, поспешно приложил к ней ладонь.

Вы только подумайте: передатчик сидит в эфире уже целый год — го-од! Вполне возможно, что до этого неведомый радист засорял пространство своей цифирью еще несколько месяцев, пока его не засекли. Да еще, чтобы организовать работу разведгруппы, надо также немало времени — не менее года. Итого получается, что враги сидят в Токио под носом у Осаки уже два с лишним года.

Полковник раздосадованно постучал себя кулаком по темени: вот безмозглая тыква! Сжал зубы и покрутил головой, словно бы хотел вытряхнуть боль, поселившуюся в черепе.

Несколько минут сидел неподвижно, потом приказал принести карточки иностранцев, появившихся в Токио в последние три года и находящихся в городе до сего времени. Таких карточек оказалось шестьсот тридцать.

Шестьсот тридцать человек. Коммивояжеры, владельцы разных фирм, представители промышленных компаний, журналисты, военные инженеры, прибывающие сюда с новой техникой из Европы, инструкторы, финансисты, налаживающие связи с японскими банками, четырнадцать радиотехников, приехавших из Германии, на которых надо было обратить особое внимание, группа агрономов, изучающая сельское хозяйство островов, тренеры по олимпийским видам спорта, специально выписанные концерном «Мицубиси»… Шведы, немцы, испанцы, американцы, голландцы, три десятка швейцарцев, финны… Сломать можно не только голову, но и ноги. Осаки с мрачным видом подпер кулаком подбородок.

Некоторое время молча изучал большой ящик с карточками, потом нажал на кнопку электрического звонка, устроенную внизу, под крышкой стола.

На пороге кабинета бесшумно возник дежурный офицер с американским кольтом, припечатанным к впалому животу.

— А где секретарша?

— Оформляет в канцелярии отправку почты.

— Аналитический отдел — сюда, — приказал Осаки офицеру, — в полном составе!

Офицер исчез так же бесшумно и незаметно, как и возник.

Через три минуты сотрудники аналитического отдела выстроились в шеренгу в кабинете полковника. Руководил отделом очень неглупый майор с лошадиными зубами, выпирающими из-под нашлепки усов, похожих на большую мохнатую гусеницу. Фамилия майора была Икеда.

Икеда хорошо знал, что беспокоит сейчас полковника, много раз имел беседы по поводу неуловимой группы, пользующейся запрещенным радиопередатчиком, и сочувствовал шефу.

— Майор, возьмите эти карточки, — велел ему Осаки, — и пропустите их несколько раз через фильтры своего отдела… Каждого из этих. — Полковник щелкнул ногтем по ящику. — Работать всему отделу, всем сотрудникам! Ясно? Затем доложите мне по каждой отсеянной кандидатуре и по каждой оставленной в списках. Задача понятна?

Майор вежливо, как-то по-профессорски, будто преподаватель в университете Васэда, поклонился полковнику.

Через мгновение сотрудников аналитического отдела уже не было в кабинете полковника — они будто растворились в воздухе. Словно бы их вообще не существовало.

Через час Осаки отправился в военное ведомство, оттуда — к Кендзи Доихаре. Без вмешательства Доихары не обойтись, это Осаки понимал очень хорошо.

Всякое упоминание о Доихаре вызывало у Осаки завидующую улыбку: генерал Доихара был человеком, который сделал себя сам. Познакомился с ним Осаки, когда будущий генерал занимал должность совершенно штатскую, никакого отношения к богу Марсу и войнам не имеющую — был мэром города Мукдена. В приемной у Доихары тогда сидела секретарша — пальчики оближешь… Персик!

Едва она глянула на своего патрона, как Осаки понял: между этими людьми что-то есть. И очень хорошо просматривается, что именно… Лицо капитана Осаки сделалось каменным: он не поощрял разные шуры-муры на службе. Доихара был низкоросл, наголо острижен, из-под круглых очков на Осаки смотрели глубоко посаженные умные глаза. Уши у Доихары были похожи на две пухлые лепешки, небрежно приклеенные к черепу, оттопыривались вяло. Поговаривали, что когда-то Доихара отморозил уши в Маньчжурии — попал в пургу, с тех пор они так уродливо и выглядят, но было ли это на самом деле или же это обычная легенда, не знал никто.

Сейчас Доихара выбился в люди, сделался очень приметным деятелем, орденов у него было столько, что они не вмещались на мундире, на плечах красовались эполеты генерал-лейтенанта… Похоже, не за горами день, когда он станет полным генералом (так оно, кстати, и случилось, Доихара стал им, как стал кавалером очень почитаемого в Японии ордена «Священное сокровище» всех пяти степеней), но не в орденах и не в эполетах было дело: слово Доихары, его приказы значили не меньше, чем устные веления и письменные приказы военного министра.

Доихара принял полковника не сразу — у него находилась делегация из Германии, секретарша — такая же хорошенькая, как и в Мукдене, — пронесла в кабинет поднос с глиняной бутылочкой саке, тремя стопками и тремя фарфоровыми вазочками, доверху наполненными печеньем, соленым и сладким, и вялеными поросячьими ушами — очень хорошей закуской под саке.

Через сорок минут из кабинета Доихары вышли двое немцев в одинаковых серых костюмах, одинаково сухопарых, с тощими, неловко складывающимися ногами и одинаково длинными конопатыми носами, словно бы люди эти были произведены на одном заводе, на одном конвейере. Осаки неверяще покрутил головой, не мог понять — не мерещится ли ему это? Кто сказал, что двух одинаковых людей не существует в природе? Существует, еще как существует!

Секретарша, засекшая реакцию полковника, сжала в щелочки прекрасные глаза-черешенки, она понимала Осаки и смеялась над ним — впрочем, лицо ее оставалось бесстрастным, так что смеялась она или нет, постороннему человеку понять было не дано. Но полковник Осаки понял красивую секретаршу, раскусил ее.

Через несколько минут на столе у секретарши звякнул электрический звонок, и она поклонилась полковнику:

— Проходите, пожалуйста!

Доихара сидел за длинным столом, украшенным двумя бронзовыми фигурками властителей зверей — льва и львицы, грозные фигурки эти Доихара приобрел в Китае, и с тех пор они сопровождали его, были настольными амулетами, помогали выстраивать шахматные партии и просчитывать ходы. Увидев полковника, Доихара улыбнулся, широкий, расплющенный, как у африканца, нос его сделался еще шире — ну совсем старый негр! А может, и не очень старый.

Не так давно Доихара провел в Маньчжурии блестящую операцию, создал там автономное правительство, подобострастно