- Больше мы вас не потревожим. Прощайте!

- Эй, секундочку! - Мой крик, увы, запоздал. Обе фигуры по-прежнему занимали экран телевизора, но на сей раз это были мы - Бербело и я. Реальные.

Наступившая пауза, казалось, будет тянуться вечно.

- Смотрите же, что вы наделали, - наконец выдавил из себя Бербело. Он еще попытался восстановить все, как было, но экранный Бербело лишь точно копировал его жесты и возгласы. Убедившись в тщетности своих намерений, Бербело выключил телевизор.

- Болван, - вот и все, что он произнес на прощание.

Я испытал чувство, почти забытое с детства: меня сейчас поставят в угол, и я расплачусь.

Ну вот и все. Конечно, процесс, затеянный Федеральной комиссией, закончился ничем ("за отсутствием виновных", как они сформулировали), после чего цветное телевидение стало вселенской реальностью. Мир так и не узнал - до выхода этого моего рассказа в свет, - что стояло за той вакханалией в эфире. Три месяца кряду Бербело каждую ночь проводил в своей лаборатории, пытаясь установить новый контакт с эфирным разумом, но тщетно. Понятное дело: двести лет ждать возможности достучаться до нас, и в результате наломать столько дров Сгинешь тут от стыда...

Своей вины я не отрицаю, и этот правдивый от первой до последней строчки рассказ вряд ли поможет, разве что совесть облегчит. Если бы я еще что-то мог сделать!..

Дом с привидениями

Это была шутка, только и всего. Ничего больше, я готов поклясться. Черт возьми, мы здорово это придумали, Томми и я. Томми был радиотехником, и, кстати, весьма приличным, а я знал все его изобретения, вплоть до последнего диода замаскированного радио. Нужно еще добавить, что Томми был чудак: знаете, из тех недотеп, что приходят на работу в разных ботинках — один коричневый, другой черный. Или в столовой бросают чек в кофе, а официантке подают пончик. Однако дело свое он знал, аппаратура у него была, и моя идея его вдохновила. Это понятно: кого угодно могла соблазнить мысль испугать такую бесстрашную гордячку как Мириам Йенсен.

Железные нервы — отнюдь не единственное, что ее выделяло. Она была… как бы точнее сказать… гибкой. Гибкость проявлялась в том, как она выглядела, говорила, двигалась. Высокая брюнетка с лебединой шеей, тонкие черты лица — ну и главное, конечно, рост. Увидишь ее — и в нокауте. Голова у нее работала дай Бог. Однако ничто не могло заставить ее сердце биться учащенно — разве что физические упражнения. Когда я сделал ей предложение, она и бровью не повела, лишь рассмеялась в ответ. Представляете? Даже не потрудилась сообщить, что будет мне сестрой. Не сказала мягко, что мы не подходим друг другу. Даже «нет» не произнесла. Знаете, что она сообщила?

— Ты прелесть, Билл. Тебе об этом не говорили?

И хихикнула.

Я стоял, открыв рот, и не мог вымолвить ни слова — только наблюдал, как она удаляется. Вот тогда я и дал себе страшную клятву: «Я собью с тебя спесь! Меня ничто не остановит!»

Притащившись домой — я снимал крохотную квартирку, — я увидел у дверей Томми, позвал его к себе, поставил выпивку и почти час рыдал в жилетку. А он сидел, ероша свои не очень чистые волосы, и изучал дно стакана.

— Ч-ч-что ты собираешься делать? — спросил он.

— Сбить спесь. Но если бы я знал, как это сделать!.. Видимо, нужно, чтобы она оказалась в опасности и перепугалась до смерти. А я бы ее спас.

Или показал, что сам ничего такого не боюсь. А лучше всего — и то, и другое. У тебя есть идеи?

— А ч-ч-ч-чего она боится?

— Насколько мне известно — ничего. — Пару минут я шагал из угла в угол, пытаясь найти ответ. — Она может нырнуть в бассейн с вышки, объездить лошадь, промчаться в гоночной машине. Все это возбудит ее не больше, чем быстрый танец.

— Б-б-бьюсь об заклад, она суеверна.

— В каком смысле? Боится духов? Х-м. Может быть, но…

— Все оч-ч-чень просто. — Томми поставил пустой стакан прямо на пол. — Она увидит парочку привидений. И ты ее спасешь.

— Прекрасно. Нарисуем на полу магические квадраты и поставим горшок с дьявольским зельем?

— Н-н-нет. Берем мотки провода, мою систему радиовещания, несколько цветных фонарей и пр-р-р-рочих штук. Населяем дом привидениями. Т-т-ты привозишь туда свою недотрогу. Дальше — положись на меня.

Уходя, Томми направился в ванную. Вытащив его оттуда, я поставил приятеля лицом к двери.

Никогда еще не видел более рассеянного парня.

* * *

За неделю Томми выбрал дом, оборудовал его и повез меня на место будущего действа. Я увидел небольшой особняк, лет ему было сто, а может, и больше. Живая изгородь перед его фасадом превратилась в непроходимые заросли; стены, когда-то зеленые, стали грязно-серыми. За полусгнившими ставнями тускло мерцали венецианские окна. Не знаю, как Томми завладел особняком, но оборудовал его на славу.

— Учти, — сказал он, — у дома есть ис-с-с-тория. Здесь было четыре убийства и три самоубийства. Последнего владельца уморили голодом в подвале.

С этими словами он пошел в обход дома, через бурьян.

— А зачем нам черный ход? — спросил я.

— П-п-пускай пыль в холле выглядит так, будто туда лет двадцать никто не заглядывал, — сказал он, открывая окно в подвал. — Д-д-давай лезь сюда.

Я влез в подвал, Томми за мной. Пробираясь между грудами всякого хлама, он подошел к перегородке, открыл дверь, и мы оказались в комнатке, где был установлен настоящий пульт управления.

— В-в-в-видишь? — сказал Томми, показывая пульт. — В каждую дверь вставлен фотоэлемент. Когда кто-то входит в комнату, я тут же это вижу по номеру лампочки. Здесь — микрофон и проигрыватель: стоны, крики, вопли. Они несутся по трубам, их слышно во всем доме. К-к-к-концерт получается — блеск!

— Представляю. — Я расплылся в улыбке. — А зачем тебе знать, в какую комнату мы входим?

— Для световых эф-ф-фектов. — Томми показал мне реостат и уйму рубильников. — Здесь есть ультрафиолетовые лучи. Я направляю их на стену, покрытую ф-ф-ф-ф-люоресцирующей краской. Ты в-видишь изображение, потом нацеливаешь на него фонарь — оно исчезает. Кое-что сделано фотовспышкой. Это будет мировой спектакль!

— Еще какой! — воскликнул я.

— Договорились, — сказал я, хлопнув друга по плечу. Очки его слетели на пол и разбились. Томми невозмутимо вынул из кармана