не сводится к такого рода более или менее частным расхождениям (хотя и они существенны), а определяется, как мы видели, глубокими теоретическими причинами, относящимися, прежде всего, к осмыслению самой природы языка и его центральных функций, к пониманию качественных различий между искусственными кодовыми построениями и естественными языками человечества.

Проблема взаимодействия наук – важная проблема нашего века. К сожалению, однако ее часто неправомерно сводят к подчинению одной науки другой науке. Между тем речь должна идти о взаимодействии наук, а не об уничтожении специфики отдельной науки. При этом не следует забывать, что каждая наука располагает своим понятием точности. Даже физики точность науки понимают иначе, чем математики. Это существенно, когда речь заходит о взаимоотношениях между лингвистикой и математикой. Как недавно было совершенно справедливо замечено, «в универсальность математических построений верят больше всего не математики, а профаны», поэтому филологу «следует остеречься математических побрякушек» (Грекова И. Кафедра. Новый мир. 1978. № 9. С. 166). Сказанное, разумеется, не означает, что взаимодействие между лингвистикой и математикой невозможно. Оно давно существует и развивается. Но подобное взаимодействие должно не на словах, а наделе продвигать науку о языке вперед <…>.

Коснусь еще в нескольких словах педагогической стороны истории советского языкознания. Когда начиная с 1960 г. у нас стали выходить в русском переводе сборники зарубежных лингвистов, то само по себе это было полезное и нужное издание: общение между учеными разных стран обычно обогащает каждую национальную науку. Но сборники на протяжении свыше десяти лет неправомерно назывались «Новое в лингвистике» (изд-во «Прогресс»). Из уже вышедших одиннадцати томов, только начиная с восьмого тома сборники, наконец, стали называться справедливо – «Новое в зарубежной лингвистике». Казалось бы, «мелочь». Нет, не мелочь. У начинающих ученых складывалось впечатление, что «все новое» создается не отечественными, а зарубежными лингвистами. Это и фактически неверно, и педагогически безответственно. Разумеется, среди зарубежных филологов и лингвистов имеется немало выдающихся ученых, с работами которых необходимо знакомиться. Но, во-первых, в упомянутых сборниках публикуются не только исследования подобных ученых, но и работы рядовых авторов и, во-вторых, у нас не выходят аналогичные сборники («Новое в советской лингвистике») для сравнения и сопоставления. Между тем по многим вопросам филологии теоретическое первенство принадлежит отечественным исследователям.

Мы плохо защищаем авторитет нашей советской лингвистики. Приведу здесь один пример. В 1977 г. в Гааге вышел большой интернациональный сборник в честь 80-летия P.O. Якобсона (он родился в 1896 г.). В одной из статей этого сборника утверждается, что до 1917 г. Якобсон учился у русских филологов дооктябрьского периода, а после 1917 г. уже он, Якобсон, стал воздействовать на советскую филологическую науку, в особенности после 1956 г., когда ученый побывал в СССР и внушил некоторым советским ученым, какими научными проблемами им следует заниматься в дальнейшем. P.O. Якобсон, был, как известно, видным и разносторонним филологом. Это бесспорно. Все же остальное в подобных рассуждениях неверно. Если отдельные советские филологи стали заниматься «филологической тематикой Якобсона», то это ни в коей мере не относится к советскому языкознанию в целом. Я, в частности, убежден в методологической несостоятельности одного из центральных тезисов Якобсона, согласно которому язык большого писателя тождествен его мировоззрению. Говорить о тождестве разных категорий (языка и мировоззрения) нельзя. А понятие тождества и понятие взаимодействия – это совсем разные понятия. Что же касается популярной доктрины Якобсона о бинарности всех категорий в языке и в искусстве, то и эта доктрина у нас неоднократно критиковалась (ярко об этом писал В.Я. Пропп в книге «Проблемы комизма и смеха». М., 1976). К сожалению, мы не всегда умеем отстаивать свою собственную методологическую концепцию.

Говоря о значении истории советского языкознания, необходимо, прежде всего, хорошо ее знать <…>.

Звегинцев В.А.

Что происходит в советской науке о языке?

(печатается с сокращениями по изданию: Язык и социальное познание. М.: Центральный совет философских (методологических) семинаров при Президиуме АН СССР, 1990. С. 3 – 39).

У советского языкознания трудная судьба. И если бы была написана его история, это помогло бы извлечь уроки, которые способствовали бы его более целенаправленному развитию. Но история советского языкознания не написана, хотя можно с легкостью подобрать значительное количество публикаций, относящихся к разным этапам развития советского языкознания и далеко не однозначно излагающих его «актуальные задачи». Опыты изложения истории советского языкознания в его основных тенденциях или в различных его разветвлениях принадлежали зарубежным исследователям, которые нередко руководствовались мало приемлемыми для советской науки целями.

В истории советского языкознания много общего с историями других наук, путь которых изобиловал горькими событиями, отвлекавшими их от выполнения своих прямых обязанностей <…>.

Последующее изложение не ставит своей целью воспроизвести историю советского языкознания хотя бы даже в самых, общих чертах. Обращение к отдельным этапам прошлого диктуется лишь стремлением понять современное его состояние.

Собственно со статьи А.С. Чикобавы и началось осуществление того переломного процесса, который оказал такое огромное влияние на последующее развитие советского языкознания <…> А.С. Чикобава умер в 1984 году. В советских лингвистических изданиях был помещен один-единственный отмечающий это печальное событие некролог, в «Известия АН СССР. ОЛЯ»). В нем отмечались его заслуги в области изучения иберийско-кавказских языков. И не было сказано ни слова о той роли, какую он сыграл в истории советского языкознания, начав дискуссию 50-го года. Это ли не знаменательная иллюстрация к тому, корни, казалось бы отжившего прошлого, остались, и они продолжают давать побеги, о чем еще придется поговорить ниже <…>.

Первые годы после дискуссии 50-го года советская наука о языке была занята решением проблем сталинского языкознания и освоением вновь обретенной материалистической компаративистики. Как уже отмечалось, если не считать таких специфически «сталинских» проблем, как проблема внутренних законов развития языка и проблема основного словарного фонда, обе эти задачи фактически были однозначными. И когда в результате исторического развития советского общества Сталина пришлось вычесть, никаких коренных преобразований в советской науке о языке не произошло. Просто сравнительно-исторический подход к изучению языка продолжал укреплять свой статус материалистического языкознания и под него стало подводиться соответствующее идеологическое обоснование. Так как марризму, несмотря на все его усилия, не удалось искоренить традиции русской компаративистики, они теперь были мобилизованы для утверждения позиций советской науки о языке на новом этапе своего развития.

Но обращение к сравнительно-историческому языкознанию по сути дела означало предписание глядеть назад, к тому, что было создано в довольно-таки далеком прошлом и что, отнюдь не изжив себя, подверглось значительному переосмыслению. Кроме того, в то время, когда происходили описанные внутренние события,