Руденко, окончательно сразил попытки защиты представить нападение на СССР как оборонительную войну, а заодно и вскрыл перед лицом мировой прессы, присутствовавшей на процессе, негодные приемы нюрнбергских защитников.

Как я уже упоминал, защита и подсудимые все время стремились сыграть на том, что гитлеровская Германия не могла бы достичь многих своих успехов, если бы не помощь определенных кругов на Западе. Именно для этой цели заявлялись многочисленные ходатайства о вызове в суд в качестве свидетелей защиты таких политических деятелей, как Даладье, Поль Бонкур, лорд и леди Астор, Ванситарт, Лондондерри. Признаться, иногда хотелось, чтобы такие свидетели появились во Дворце юстиции: их показания могли бы пролить дополнительный свет на мюнхенскую политику, сыгравшую столь роковую роль в укреплении нацистского движения и развязывании Второй мировой войны. Но советский обвинитель неизменно протестовал против этого, решительно пресекая любые попытки «отвлечь внимание трибунала от выяснения личной вины подсудимых и сделать объектом исследования действия государств, создавших трибунал».

Не ускользнул от советского обвинителя и другой тактический прием подсудимых и их защиты — затягивание процесса до греческих календ. Если бы дать волю, скажем, Розенбергу, он стал бы часами цитировать многочисленные труды американских и западноевропейских расистов. Но это не удалось сделать ни самому Розенбергу, ни его адвокату Тома. Едва последний вознамерился втянуть трибунал в такую дискуссию, Руденко сделал энергичное заявление:

— Обвинение предъявило подсудимым конкретно совершенные ими преступления: агрессивные войны, чудовищные злодеяния… Я полагаю, что трибунал совершенно не намерен слушать лекции по вопросам национал-социализма, расовой теории и прочего.

И трибунал согласился с Р.А. Руденко.

Никогда не забуду, как слушал судебный зал заключительную речь главного советского обвинителя. На следующий день — это было 30 июля 1946 года — американская печать сообщала:

«Подсудимые сидели на своей скамье бледные и напряженные, слушая, как представитель их злейшего врага обличает их такими суровыми словами, которые впервые произносились обвинением».

Нюрнбергская линия нацистской обороны

На Нюрнбергском процессе каждый подсудимый мог быть представлен адвокатом по собственному выбору.

Поначалу казалось странной, необычной сама мысль, что кто-то из людей этой благородной профессии должен будет поставить себя на службу гитлеровским сатрапам, сделавшим все, чтобы уничтожить правосудие и у себя в стране, и на территориях, где они властвовали. Однако народы, сражавшиеся с нацизмом, не желали, да и не могли хоть в чем-то последовать нацистскому примеру. Вот почему Джексон смог заявить на процессе:

— Они (т. е. подсудимые. — А.П.) имеют полную возможность защищаться, будучи представленными здесь способными защитниками, которые продемонстрировали свое умение… и которые действовали мужественно. Такую счастливую возможность эти люди, когда были у власти, редко предоставляли соотечественникам.

Письмо Димитрова Ромену Роллану из моабитской тюрьмы — великолепная иллюстрация к этому заявлению. Оно показывает, как нацистская клика игнорировала право на защиту, когда под немецким судом оказывались ее политические противники.

«Дорогой господин Роллан! — писал Димитров. — …Предложенные мною кандидатуры защитников — болгарского адвоката Дечева и французских адвокатов Джиафери, Кампинки и Тореза отклонены имперским судом… Объяснение простое: нет никаких оснований допускать их к защите наряду с официальным защитником. В тюрьме я нахожусь в строгой изоляции, в наручниках, которые заставляют меня страдать днем и ночью уже пятый месяц…»

В Нюрнберге никому не навязывали адвокатов. Каждого подсудимого спросили, кого конкретно он хотел б иметь в качестве защитника?

Впрочем, легко спросить, а попробуйте-ка ответить на этот вопрос. Бывших правителей Германии мало интересовала адвокатская корпорация: они хорошо знали ей цену в условиях режима беззакония и произвола. Впрочем, Геринг мог вспомнить нескольких немецких адвокатов, известных ему по Лейпцигскому процессу. Тех самых, от которых так энергично и настойчива отказывался Димитров по принципу «боже, избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Нет, нет, в Нюрнберге такие защитники Герингу были не нужны.

Возникли затруднения и иного порядка. Многие германские адвокаты, когда к ним обратились с предложением принять на себя защиту главных военных преступников, вежливо, но решительно отказались от этой «чести». Других же, которые сами предложили свои услуги трибуналу, пришлось отвести — они оказались лично замешанными в нацистских преступлениях.

И все-таки проблема защиты была успешно разрешена. Каждый подсудимый имел своего адвоката, а тот еще и помощника.

Но Международный трибунал решительно отверг попытки германских реакционеров «подкрепить» адвокатов «собственными силами». Такая участь постигла, в частности, весьма своеобразное ходатайство генерала пехоты гитлеровской армии Граммера о допущении на судебные заседания представителей немецкого генералитета в качестве наблюдателей и «для выражения своего сочувствия подсудимым из состава ОКВ». Судебный процесс в Нюрнберге имел совсем иную задачу, чем та, которую представлял себе Граммер…

В составе защиты оказались весьма колоритные фигуры. Прошлое многих из них связано с университетскими кафедрами.

Вот массивный, но не утерявший подвижности доктор Экснер. Ему было уже, видимо, около семидесяти. Длительное время он занимал должность профессора уголовного права в Лейпциге, Мюнхене, Тюбингене. Свой многолетний юридический опыт Экснер решил использовать для защиты генерала Йодля, одного из ближайших военных советников Гитлера.

А профессор Герман Яррайс свои знания в области международного и конституционного права отдал защите гитлеровского правительства. Ему выпала сомнительная честь произнести в суде речь по «общеправовым вопросам», в которой делалась попытка подложить юридическую мину под весь процесс.

Здесь же был и доктор Рудольф Дикс — один из столпов адвокатуры «третьего рейха». Он имел огромную юридическую практику и некоторое время при Гитлере даже возглавлял ассоциацию германских адвокатов. Но когда разразилась Вторая мировая война, Дикс сменил адвокатскую мантию на мундир чиновника нацистской оккупационной администрации в Словакии, а затем в Польше. В Нюрнберг он прибыл в качестве защитника подсудимого Шахта.

Адвокат Деница доктор Кранцбюллер более десяти лет занимал должность судьи в германском военно-морском флоте. Этот отлично знал законы и обычаи морской войны и, конечно, оказывал своему клиенту весьма квалифицированную помощь.

Защитник Геринга доктор Отто Штамер принадлежал скорее к числу цивилистов, чем криминалистов. Вся его деятельность в прошлом была связана с ведением крупнейших международных патентных процессов. Но и он, несомненно, являлся весьма опытным буржуазным адвокатом.

Я привожу выдержки из «послужных списков» некоторых представителей защиты лишь затем, чтобы читатель мог отчетливее представить себе соотношение юридических сил на Нюрнбергском процессе и обусловленную этим остроту поединков между адвокатами и обвинителями. И все-таки самому мне, глядя на мощную когорту нацистской защиты, невольно думалось, что ни один адвокат в мире не стал бы завидовать своим нюрнбергским коллегам. В адвокатской практике бытует такое понятие — «безнадежное дело», когда ввиду полной доказанности предъявленного обвинения защитнику остается лишь взывать к так называемым смягчающим вину