– А, тогда ладно… Я Соня.

– Сколько тебе лет?

Лаура отметила некоторое колебание перед ответом.

– Восемнадцать.

Интуиция подсказывала ей, что совершеннолетней девушка не была.

– Ну что ж, Соня, хочешь рассказать мне что-нибудь о себе?

– На самом деле я пришла сюда только ради этого. Мне сказали, что здесь меня смогут подлечить, – ответила девушка, поднимая левую руку. Та – и это показалось Лауре странным – была перевязана какими-то окровавленными тряпками.

– Конечно, иди.

Она проводила Соню за перегородку в конце комнаты, где врач попросил ее снять куртку и заставил сесть на кушетку, затем освободил руку от импровизированной повязки. Разрез на ладони был несколько сантиметров в длину, но не очень глубокий, никаких швов не требовалось. Дезинфицируя рану и перевязывая ее должным образом, врач в какой-то момент нахмурился и посмотрел на Лауру, привлекая ее внимание к протянутой руке Сони. Едва Лаура пригляделась, как ощутила, как у нее сжалось сердце: локтевой сгиб испещряли маленькие темные отметины. Она должна была понять это раньше. Невнятный голос, суженные зрачки, склонность к почесыванию – все признаки, по которым, как ей говорили, можно распознать героинщиков.

Вернувшись за свой стол, Лаура пыталась придумать, как начать диалог и продлить встречу. Соня была такой очаровательной и милой, и казалась совершенно невинной… Лауре хотелось придумать что-то, найти способ помочь девушке. За несколько дней, проведенных в Центре, она уже встречала наркоманов и слышала множество историй о них от других волонтеров. Судя по тому, что она слышала, бедняги редко выбирались из этой передряги. Обычно такие истории заканчивались СПИДом, тюрьмой или передозировкой.

– Ты любишь танцевать, не так ли?

По лицу девушки пробежала тень.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, твоя юбка, и особенно то, как ты двигаешься… Я тоже когда-то танцевала, представляешь? Классический танец. К сожалению, мне пришлось бросить.

– Современные танцы. – На мгновение Лауре показалось, что Соня вот-вот расслабится, но когда она заговорила, голос ее звучал резко, недружелюбно и сердито. – Ерунда все это, ничего серьезного. Детские выдумки. Я тоже бросила… Извини, но мне пора, – выпалила она, вновь оглянувшись, и Лаура заметила, как взгляд Сони перехватил парень, стоявший у входной двери. Лицо его было мрачнее некуда, а руки скрещены на груди.

– Это твой парень?

– Он… Да, мы вместе… Он ждет меня, у нас много дел, – ответила Соня, но Лаура не уловила в ее словах ни малейшего следа любви или привязанности. Напротив, то, что она чувствовала внутри себя, без всяких сомнений было страхом.

Лаура взяла ее руки в свои и, наклонившись, сказала тише:

– Мы можем помочь тебе, правда. Если хочешь, ты можешь уйти от него, пока не стало слишком поздно. Ты еще так молода…

– Послушай, ты ошибаешься, – воскликнула Соня, отступая. – Мне ничего не нужно, я в порядке, правда. Мне пора.

– Хорошо, но возвращайся, когда захочешь, договорились? Для чего угодно, даже просто поговорить. Я здесь каждый понедельник, среду и пятницу днем. Мне было бы очень приятно.

Лаура с тоской смотрела, как Соня уходит к ожидающему ее парню. Когда она поравнялась с ним, тот грубо схватил ее за руку и потащил к выходу.

Лаура всем сердцем надеялась, что она вернется.

* * *

Было семь часов вечера. Застряв в адских пробках Корсо Буэнос-Айрес за рулем своей тесной «Панды», рядом с Аличе, которая не произнесла ни слова с тех пор, как они покинули дом, Рикардо все еще размышлял над загадкой убитых животных. На всякий случай он опросил об этом всех патрульных участка во второй половине дня. Большинство из них ничем ему не помогли, но несколько человек вспомнили, что в последние недели в окрестностях станции им попадались мертвые кошки. К сожалению, никто не счел это достойным записи, и никто не смог вспомнить, какие именно травмы были нанесены животным. Возможно, конечно, ничего страшного, но к этому времени эта история заставила раздражающе тренькать маленький тревожный звоночек где-то в его голове. На следующий день Рикардо намеревался провести еще несколько проверок, а затем решить, что делать.

Когда небо озарилось первыми отблесками заката, металлический поток машин, стоящих в пробке, все еще медленно двигался между тротуарами, заполненными людьми, входящими и выходящими из магазинов. Аличе вздохнула, не переставая смотреть в окно. До последнего момента она сомневалась, стоит ли ехать с ним, так как у нее сильно болела голова. Меццанотте почти надеялся, что она останется дома. Правда, у него и так было слишком много проблем, чтобы разбираться сейчас еще и с этим, но отношения с ней разваливались на глазах. Маятник их отношений в последнее время колебался между двумя крайностями – не разговаривать друг с другом и ссориться, перепрыгивая через все, что было между ними. Аличе снова вздохнула.

– В чем дело, Али?

– Кардо, насчет завтра…

Завтра, черт возьми. Весь день он изо всех сил старался не думать о том, что будет следующим утром, и ему это очень хорошо удавалось, а теперь вдруг все это снова напомнило о себе…

– Скажи мне, – пробормотал он, глядя перед собой и сжимая руки на руле до побеления костяшек.

– Пожалуйста, Кардо, скажи им завтра, что ты ошибся. Откажись от обвинений. Ты сказал, что обвинение собрало много доказательств, поэтому будет не так уж плохо, если ты отступишь. Они смогут осудить их даже без твоей помощи.

На следующий день должно было состояться предварительное слушание процесса, основанного на результатах его расследования. Требески неоднократно заверяла Рикардо в том, что его присутствие в зале заседаний не запланировано, но все же попросила его прийти в суд и быть доступным на случай, если прокурор сочтет необходимым его заслушать. В этом случае он впервые окажется лицом к лицу с коллегами, которых подвел под суд. По крайней мере, это было закрытое слушание, без посторонних свидетелей или зрителей.

– Все не так просто, я уже объяснял тебе. Я знаю, что тебе тоже тяжело, и мне очень жаль. Но я не могу отступить. Я никогда больше не смог бы смотреть на себя в зеркало, если б сделал это.

Наконец Аличе повернулась к нему, в ее глазах блестели слезы.

– Но я больше не могу так жить! Я продолжаю слышать этот голос по телефону, те ужасные вещи, которые он угрожал сделать со мной… Мне это снится по ночам, я боюсь выходить из дома…

На самом деле Меццанотте думал об этом. В течение тех бесконечных ночей, когда сон не хотел приходить, а тоска давила на грудь как каменная глыба, у него возникало искушение