Обедал с президентом в его кабинете. Подробно рассказал ему о своей поездке по промышленным регионам, о процессе по делу Радека о государственной измене и о ситуации в целом. Он подробно расспрашивал о процессе. Его особенно интересовали обвинения в государственной измене и сговоре обвиняемых с Германией и Японией. Ему хотелось узнать мое мнение о судьях, прокурорах и уголовном процессе.

Мои поездка на Украину и на Донбасс, а также мои отчеты по этим индустриальным регионам, по его мнению, очень важны для оценки фактической и потенциальной прочности положения России.

В связи с общеевропейской военной ситуацией он предложил мне, пока я нахожусь в Штатах, получить как можно больше информации из отчетов Госдепартамента по Германии и ее отношению к европейской мирной ситуации.

Он сказал, что на ужине в клубе «Гридирон» немецкому послу Лютеру, который возвращался в Германию, он изложил идею плана разоружения, который предусматривает, что ни одна страна не должна производить оружие тяжелее того, что человек сможет унести на плечах. Это само по себе предотвратило бы агрессию со стороны сухопутных войск и в значительной степени способствовало бы сохранению мира. Он попросил Лютера обсудить эту идею со своим правительством, когда тот вернется в Берлин. По словам президента, я мог бы проследить за этим, когда буду проезжать через Берлин по возвращении в Москву.

По его словам, раскручиваемый Германией индустриальный военный механизм просто беспрецедентен. Это станет новым фактором в войне и весьма опасным фактором в создании нового типа войны. Он попросил меня обратить особое внимание на эту ситуацию в связи с моими наблюдениями в отношении Германии.

Его особенно интересовала сумма государственного и частного долга Германии и доля каждого из них в общенациональном богатстве и общенациональном доходе, а также налоговое бремя, как для бизнеса, так и для отдельных граждан, и то, какая доля общего национального дохода идет на вооружение и подготовку к войне. Я ответил, что сразу же постараюсь получить в Госдепартаменте все необходимые сведения.

Настроен он пессимистично, но все же надеется, что еще можно что-нибудь сделать, чтобы остановить неумолимый ход событий, и, возможно, удастся найти какую-то почву, на которой Гитлер, Британия и Франция смогут договориться, чтобы предотвратить войну.

Насколько я слышал, Додд держится за свое место и не хочет уходить. Пока он этого не сделает, у нас не будет шансов добиться упомянутого компромисса. События развиваются ужасно быстро. Возникают силы, которые будет трудно остановить. Усиливаются озлобленность и даже личная неприязнь. Об этом свидетельствуют сетования Шахта по поводу так называемой непреклонности Англии. Не похоже, чтобы у меня появится шанс попытаться сделать то, что задумал президент, если только не произойдет что-нибудь внезапное. Если нет возможности добиться чего-нибудь в таком роде, Берлин не станет слишком привлекательным местом службы. Если начнется война, эти заносчивые прусские немцы могут сделать ее крайне неприятной для тех, кто им особенно не по душе. Был рад видеть президента в хорошей форме. Как ему это удается, при всех его нагрузках, для меня загадка.

_________________________________

Дневник Вашингтон, 8 апреля 1937 года

Пришел в Госдепартамент – в комнату, которая отведена для послов, находящихся в «домашнем отпуске» для таких целей. Флэк, сотрудник, работающий «за немецким столом», во всем мне помогает. У него необычайно много информации, он снабдил меня подборкой печатных источников, а также сообщениями из Германии, которые будут весьма полезны. Работал весь день.

_________________________________

Дневник Нью-Йорк, 12 апреля 1937 года

Мой друг Боб Филд, сказал мне, что полковнику Хаусу нездоровится, и я договорился с Бобом навестить полковника.

Он лежал в постели, выглядел крайне слабым. Однако голова его была светлой, и мозг работал прекрасно. Мы с Бобом подробно обсудили положение в Европе. Полковнику очень хотелось, чтобы Додд покинул Берлин, пока не станет слишком поздно. Он считает, что события в Европе развиваются с такой скоростью, что скоро уже ничего нельзя будет остановить. По мнению полковника, еще есть шанс на какой-то основе объединить точки зрения британцев, французов и Гитлера, что позволит предотвратить войну, – если кто-нибудь, обладающий способностями и тактом, сможет свести эти стороны вместе. Вопрос настолько жизненно важен, что ничего нельзя оставлять без внимания в попытке предотвратить войну в Европе, поскольку тогда она поглотит всех нас. По его словам, в таком вопросе Додд уже не сможет ничем помочь из-за ситуации, в которой он сам позволил себе оказаться. Он сочувствует Додду и понимает его личную точку зрения, но, к несчастью, она уже не поможет ему и исключает его из сферы возможного влияния; на основе своего личного опыта мировой войны полковник считает, что противоборствующие стороны можно сблизить только с помощью какого-нибудь ментального посредника, который будет решать вопросы со всеми по отдельности и попытается нащупать общую почву, на которой можно было бы договориться. Он даже рассматривал целесообразность отправки Боба Филда в Германию к Додду, чтобы довести до того эти взгляды полковника. Боб Филд – весьма способный человек, который до войны был стипендиатом Родса в Англии; сам он приехал из Техаса, был протеже полковника и работал с ним во время и после мировой войны и всегда пользовался доверием полковника Хауса, не только благодаря своему характеру, но и благодаря своим способностям. Я попросил полковника не делать этого. Не хочу, чтобы Додда вынуждали принимать какое-либо решение благодаря активности с моей стороны. Кроме того, я очень боюсь, что уже слишком поздно.

_________________________________

Дневник Вашингтон, 15 апреля 1937 года

Обедал с Генри Моргентау и послом Уманским.

Весь день работал в Департаменте.

Министр торговли, мой старый друг Дэниел Ропер, позвонил мне и спросил, не могу ли я приехать и пообщаться с его «Деловым советом», который тогда как раз заседал. Я, конечно, с радостью согласился. Это лидеры американского делового мира, и многие из них – мои старые друзья. Я рассказал им о том, что увидел в России, а также о моих впечатлениях в Европе. Я говорил, что называется, «прямо с наковальни». Суть моего выступления заключалась в том, что, какими бы ни были наши налоги – «мы не знали и половины» того, что происходит «там», – пока не оценили условия, с которыми столкнулись бизнесмены Европы и жители Европы, не только в отношении налогов, но и страха, с которым они все живут. Независимо от того, какие у нас взимаются налоги, из того, что я видел там, могу сделать такой вывод: я готов заплатить сколько угодно за одну лишь привилегию жить в Соединенных Штатах – с нашими