Кавалер поглядел на Сыча: тот не смотрел на благочестивую Анхен. А Максимилиан так все еще и стоял с раскрытым ртом: совсем мальчишка обалдел от такой красоты, или даже не от красоты, а света, что шел от этой молодой женщины.

– Что ж вас привело к нам, добрые господа? – спрашивала у него девушка.

И тут Волков почувствовал, что не хочется ему искать здесь Шалаву Вильму, даже говорить тут о ней не хотелось. Но отступать кавалер не собирался. Раз уж пришел – нужно искать, и как бы ни была прекрасна, добра и благочестива та женщина, что стояла перед ним, он спросит у нее то, что требуется спросить.

– Вчера в трактире «Безногий пес» женщина опоила купца, хотела его грабить, а как мы ее остановили, так она позвала бандитов, одного мы убили. Но остальные ушли, и она ушла. Сказали нам, что живет она тут. Зовут ее Вильма. Хочу забрать ее.

– Добрый рыцарь, – отвечала девушка, – Вильма жила с нами, но перед Рождеством мы просили ее уйти. Больше она сюда не приходила.

– Просили уйти? – повторил за ней кавалер. – И что ж, вы теперь не знаете, где она живет?

– Отчего же, знаем, она купила дом. Там и живет. Дом небольшой, но красивый, стоит у городского колодца, что у Северного рынка, сам дом выбелен, а стропила черны. Вы его сразу узнаете.

– А за что ж вы ее погнали? За блуд? Дом купила? – удивлялся кавалер.

Попробуй купи дом в таком богатом городе, как Хоккенхайм. Видно, эта Вильма при деньгах была.

– Нет, мой господин, за блуд мы жен не гоним и не судим, нет среди нас таких, которых сей грех миновал, – твердо сказала благочестивая Анхен, – каждая сама пред Богом за свое ответит, а мы лишь кров и хлеб даем, говорим да уговариваем не грешить. Да смотрим, чтобы к причастию все ходили. А уж как какая жена себе хлеб ищет, то не нам судить. Есть среди нас те, что кухарками работают или няньками, но есть те, что и блудят. Мы не журим, Бог им судья.

«Неужто и ты блудила? – думал Волков, глядя на эту удивительную девушку. – Где же те места, в которых такие ангелы отдаются?»

Ему так неловко от этой мысли стало, что начал он левой рукой по привычке эфес меча искать, тот всегда успокаивал его. А меча-то и не было. Рука как в пустоту упала. Тогда он собрался и спросил:

– А за что же вы Вильму погнали, раз не за блуд?

Благочестивая Анхен глянула на Максимилиана, на Сыча и вдруг положила кавалеру свою руку на плечо и повлекла его в сторону. Отвела на три шага, приблизилась так, что он дыхание ее чувствовал, и заговорила тихо:

– Матушка наша увидела, что нечиста она стала.

– Нечиста? – не понял кавалер.

– Перестала она в церковь ходить, – отвечала красавица, – все отнекивалась, говорила, что недосуг ей.

– А, так вы поняли, что она ведьма, – догадался Волков.

– Тсс, – благочестивая Анхен поднесла палец к губам своим. – Не говорите сие громко. Никто слышать не должен. Большой укор нам, что в доме своем не разглядели мы нечистую.

Волков понимающе кивнул, а девушка продолжала:

– Матушка печалится оттого сильно до сих пор. Я и сама не могу понять, как я не видела ее, а уж поводы думать были. И серебро у нее водилось, и недобрыми мужами она верховодила. И хозяева заведений, кабатчики, люди алчные и нечестные, ее не иначе как «госпожой» величали. Я такое сама слышала. В общем, просили мы ее уйти, а она в ругань, проклинать нас стала, матушку хулить. – Девушка перекрестилась. – Слава Богу, ушла. Но думаю, зло на нас затаила. Вы бы взяли ее, добрый господин, нам бы так спокойнее было.

– Пойду искать ее, – сказал кавалер. – А можно мне вашу матушку поглядеть?

– Конечно, – сразу согласилась благочестивая Анхен. – Думаю, не спит она, благословит вас. Пойдемте, и вы пойдемте, добрые люди, – она позвала Сыча и Максимилиана, – матушка Кримхильда и вас благословит.

Их повели в удивительно чистую и светлую комнату, в которой стояла большая кровать, и все было на ней белоснежным – и перины, и простыни. Рядом с кроватью сидела молодая женщина в таком же платье и чепце, что и благочестивая Анхен, а под периной лежала старуха. От старости лицо ее сделалось темным, нос большой, глаза навыкат, а узловатые, как корни деревьев, руки поверх перины. На матушке была чистейшая рубаха и накрахмаленный чепец.

Анхен подошла к кровати, присела быстро, встала и сказала:

– Матушка, рыцарь божий и люди его ищут благословения вашего.

Старуха уставилась на вошедших мужчин, оценивая их и ничего не произнося.

– Матушка просит вас подойти, – сказала Анхен, – юноша, идите первым.

Максимилиан, волнуясь, приблизился к кровати, благочестивая Анхен опустила его на колено, сняла его берет, наклонила ему голову, и после этого рука старухи легла юноше на темя, провела по волосам.

– Все, матушка благословила вас, – сказала Анхен молодому человеку, – ступайте. Теперь вы, добрый человек, – позвала она волнующегося не на шутку Сыча, – придите.

С ним была проведена та же церемония.

А матушка не поглядела даже ни на юношу, ни на Сыча, она смотрела и смотрела своими старушечьими глазами только на кавалера, словно пыталась в нем узнать кого-то.

– Рыцарь, прошу вас, пройдите к матушке, – пригласила его Анхен.

– Она не говорит? – спросил кавалер, тихо приближаясь к старухе.

– Нет, но все слышит и, когда хочет, сообщает мне свою волю, – отвечала молодая женщина. – Встаньте на колено, господин.

Легко сказать «встаньте на колено», когда ты молод и здоров. А когда у тебя нога болит уже почти год и ты лишний раз это колено ни гнуть не хочешь, ни вставать на него, чтобы боль ненароком не вызвать, то эта задача не так уж и проста будет. Он с трудом опустился на колено возле кровати, а правую, изрезанную руку положил на край перины, склонился. Он ждал, что матушка положит ему руку на голову, а произошло другое.

Случилось удивительное. Старуха схватила его за руку, да так крепко, как не ожидал он совсем от старой женщины. Этого, видно, и благочестивая Анхен не предполагала, она смотрела с удивлением и ничего не предпринимала, выжидая, чем все кончится.

А матушка, не выпуская руку кавалера, стала хрипеть, словно сказать что-то пыталась ему. Глядела неотрывно на него и все сильнее сжимала руку.

Волков не то чтобы испугался, а почувствовал себя как-то неуверенно, неловко. И тут матушка начала кашлять. Анхен стала гладить