сатрапу, пардон, оговорился по Фрейду наместнику на Кавказе. Ибо, как сказал один великий монарх, то бишь Михаил II: кадры, решают всё, тем более кадры, взращенные в недрах МОЕЙ системы. Да-с, уже пять лет прошло, а кажется, что это было совсем недавно. Помню нашу последнюю встречу, пожелания успеха и мой намёк на скорое изменение количества звёздочек на его погонах, по принципу: Бог любит троицу. Виктор Андреевич отнесся к этому поручению более чем ответственно и в результате появилась «Записка о состоянии вооружённых сил Персии и о необходимости реорганизации персидской армии», которая и подтолкнула шаха Насреддина к идее обратиться к этому генералу с просьбой составить проект переустройства вооруженных сил Персии, что и было выполнено в сжатые сроки, но при этом с высочайшим качеством.

Казалось, что можно переходить к конкретным действиям и отправлять в Иран десятки офицеров, которые должны были выполнять роль инструкторов и попытаться превратить персидских сарбазов в подобие русских солдат, коих по мнению Фридриха Великого и Наполеона Бонапарта недостаточно убить, а нужно ещё и повалить. А заодно и сплавить иранцам устаревшие ружья, коих в арсеналах скопилось приличное количество. Но чрезмерное усиление армии Шаха было опасно, ибо из ненадёжного союзника он мог превратиться в врага, да и дворцовые перевороты на востоке происходили чаще, чем в западных монархиях. А посему я поддержал предложение ограничится командированием трех казачьих офицеров и пяти урядников, служивших в Кубанском и Терском казачьих войсках для формирования одного кавалерийского полка. Ибо для успеха миссии необходимо было подобрать знающего и инициативного руководителя. Слава Богу, что в моём окружении их хватало. Как тут не вспомнить аргумент, коим мой венценосный старший братец отбивался от атак нашей маман, разгневанной отставкой Нессельроде: «Мой папа был гений, потому мог позволить себе окружать трон остолопами. А я не гений — мне нужны умные люди…».

Будучи по натуре исключительно скромным и самокритичным человеком, я не мог причислить себя к титанам мысли, а всего лишь к тем, кто не обделён талантом, и потому посоветовался с товарищами, пардон — с господами и их превосходительствами. В результате демократичного обсуждения, все единодушно поддержали идею откомандировать в Иран подполковника Генерального штаба Алексея Домонтовича, сей храбрый муж не относился к числу кабинетных «моментов», а прослужил двенадцать лет в казачьей кавалерии. Надо сказать, что наша английские партнёры не сидели сложа руки, а старались активно пакостить, благо среди знати и правительства Ирана хватало если не искренних сторонников британской короны, то ярых любителей британских денег, особенно если они представлены в виде золотых монет, хотя и банкноты не встречали отторжения.

Первым-наперво была предпринята попытка дискредитировать лично подполковника Домонтовича и русскую военную систему в целом. Первоначально было обещано, что для формирования казачьего полка будут выделены голямы лучшие кавалеристы Шаха, но позже военный министр Ала од-Доуле, с завидной регулярностью получающий приличные суммы от главы британской миссии добился замены голямов на мохаджиров. Узнав об этом, Алексей Иванович в беседе с главой российской миссии Иваном Алексеевичем Зиновьевым заявил, что это было сделано с целью поставить новое дело в такие условия, при которых невозможно достижение успеха. И для столь пессимистического прогноза были весомые основания. Во-первых, мохаджиры, сиречь мигранты, были потомками знатных родов перебравшиеся в Иран с Кавказа в период российско-персидских войн и вполне понятно, что не питали в душе добрые чувства к русским офицерам, армии, да и ко всей Российской Империи в целом. Во-вторых, обретя новую родину, они получили от Шаха значительные привилегии и денежные выплаты. В мирное время эти «иранские грузины» предавались безделью и лишь в случае войны по первому слову владыки были обязаны выставить оговоренное заранее число воинов, как говорили на Руси: «конно и оружно». Такой образ жизни не способствует поддержанию воинской дисциплины и поэтому британские дипломаты и их те подданные Шаха, коих можно было отнести к их лобби потирали руки от предвкушения провала миссии русского подполковника.

Никто не предполагал иного исхода, сомнения были лишь в том, насколько скоро посрамлённый и униженный русский варвар покинет пределы Персии, а поскольку никто не отменял постулата Аристотеля: «natura abhorret vacuum» (природа не терпит пустоты), его место займёт британский офицер и сумеет выдрессировать местных туземцев. Однако, они не учли того обстоятельства, что большинство офицеров Русской Императорской Армии помнили и блюли завет генералиссимуса Суворова: «к своим подчиненным иметь истинную любовь, печтись об их успокоении и удовольствии, содержать их в строгом воинском послушании и обучать их во всём, что до их должности принадлежащем». Когда бывшие мохаждиры получили причитающееся им жалованье вовремя, фураж и продовольствие поступали в нужном количестве и высокого качества их мнение о урус-шайтане стало постепенно сменяться уважением. Но полностью принять своего командира они смогли лишь после того, как подполковник Домонтович лично продемонстрировал чудеса джигитовки и вольтижировки, а уж искусство владения белым оружием покорило сердца потомственных рубак. Уже через месяц Алексей Иванович обратился к военному министру с предложением провести смотр, дабы «метить весьма быстрые успехи в обучении кавалерии, достигнутые в один месяц со дня сформирования полка». Согласие было получено и после проведения сего мероприятия, имидж России и Российской Императорской Армии значительно вырос, а Насер-эд-Дин-шах приказал увеличить численность казаков на двести человек.

Но севшие в лужу британцы не унимались. В покои Ала од-Доуле занесли надлежащий бакшиш и гулямы науськиваемые своими командирами стали нападать на шахских казаков и очень часто потасовки и драки заканчивались убийствами. Домантович писал многочисленные жалобы, но они не попадали в руки Насер-эд-Дин-шаха, а терялись в бесконечной цепочке чиновников или же используя русскую поговорку: клались под сукно. Не слишком девственными были и обращения к посланнику. Однако господин Зиновьев не торопился предпринимать дипломатические демарши, ибо в последнее время его отношение к уже получившему чин полковника Домантовичу от приязности перешло к резкому отчуждению. Кстати, слухи об этом доходили и до меня, когда я ещё был Наместником на Кавказе. Сам же Алексей Иванович считал не достойным чести русского офицера жаловаться на это обстоятельство, хотя я и просил держать меня в курсе дел. Письма от него приходили, в которых он представлял сжатую, но тщательно подготовленную информацию о военной сфере Ирана. Но, к сожалению, после моей коронации корреспонденций больше не было. Да и я, честно говоря после взрыва в Зимнем и борьбы за выживание и своего личного и державы в целом как-то подзабыл об этом и удовлетворялся докладами Военного министра Милютина и Министра Иностранных дел Гирса.

А вот это не есть