столь активных закупок технологий и оборудования на Западе заключалась в том, что, вопреки декларируемой советской пропагандой модели, подразумевающей экономическую самодостаточность сообщества социалистических стран (или даже самого СССР), даже на богатом Западе многие технологии развивались и обновлялись усилиями всего одной-двух-трех небольших специализированных компаний. В СССР для их воспроизводства надо было создавать отдельные научно-производственные структуры и производства, что приводило к колоссальным затратам средств, времени и сил, но зачастую было просто невозможно.

Инструктор ЦК КПСС Владимир Чугуев, курировавший министерство, производящее строительную технику:

Закупали, как правило, из тех категорий кранов, которые мы не делали, — высотные краны. Потому что, чтобы их делать, надо производство иметь. Все подряд делать нельзя. И так мы делали всю почти номенклатуру, которую делали десятки зарубежных стран. Франция делает это, Германия — вот это, а мы — и то и то. Все нельзя делать[347].

Валентин Павлов в мемуарах признается, что в СССР промышленный шпионаж и закупка оборудования в обход введенных Западом ограничений были не просто делом спецслужб, а планировались и управлялись на уровне Совмина и Госплана СССР. Этим занимались «Шестое управление Совмина и соответствующий отдел Госплана СССР, размещавшиеся на десятом этаже главного здания», которые также давали разрешения на экспорт оборудования и вооружений из СССР[348]. Но и при этом, например, в важнейшей сфере нефтепереработки оборудование оставалось с 1930-х годов, несколько разбавленное немецким оборудованием, вывезенным по послевоенным репарациям[349].

Значительная часть советской техники являлась слепыми или доработанными копиями западной. Это существенно сокращало затраты на ее разработку. Вениамин Афонин с гордостью приводит пример, когда на возглавляемом им нефтехимическом производстве была поставлена очень дешево купленная в Японии установка, которую затем начали копировать в СССР, причем с увеличением мощности[350].

Тот же Чугуев, который после аппарата ЦК КПСС работал начальником производственного управления курируемого им ранее министерства — Минстройдормаша, говорит:

Конечно, зарубежные использовали достижения все. И покупали для того, чтобы разобрать, рассмотреть, взять и сделать. Это обязательно, а как же иначе — с нуля же не будешь начинать[351].

При этом Чугуев, как, вероятно, типичный советский чиновник, отрицал необходимость покупки лицензий на производство техники, мотивируя это возникновением зависимости от обладателя прав и невозможностью в таком случае при необходимости адаптировать ее под климатические или иные условия своими силами. Аналогичную позицию занимал в 1980-е и, например, министр общего машиностроения (1983–1988) Олег Бакланов: «В кабалу попадем с лицензиями. Разумнее покупать лучшие образцы и воспроизводить их у себя»[352].

А вот крупный потребитель машиностроительной продукции министр энергетики Петр Непорожний с горечью фиксировал у себя в записных книжках в марте 1981 года историю, обсуждавшуюся на Президиуме Совета министров, — о построенном новом Чебоксарском тракторном заводе, основная модель которого после испытаний показала запас «ресурса», то есть срока хождения без ремонта, в пять раз меньше запланированной. И потому, как отмечает Непорожий, зря не принял СССР предложение от крупнейшего в мире производителя тракторов «Катерпиллера» — о покупке лицензии и организации производства тяжелых тракторов на этом заводе[353].

Помимо того, что воровство технологии освобождало от уплаты весьма значительного количества «остродефицитной» валюты на покупку лицензии и, возможно, компонентов, оно позволяло заменять при производстве те материалы, которые невозможно (или слишком дорого) было произвести в СССР: стали, пластмассы, электрические элементы, ткани, — на имеющиеся аналоги и свободно торговать нелегально скопированной продукцией за пределами страны.

Вместе с тем свою роль играли и убеждения старшего поколения советских руководителей, сформировавшихся в период усиленной индустриализации и отказывающихся принять реалии эпохи НТР, например необходимость компьютеризации оборудования и индивидуальных рабочих мест, развития малой механизации, выпуска малосерийной или узкоспециализированной продукции. Министр станкостроения (1986–1991) Николай Паничев вспоминает, как в начале 1980-х, будучи уже заместителем министра, он не мог убедить своего прямого руководителя в необходимости срочно начинать выпуск станков с ЧПУ, хотя только они могли обеспечить точность при производстве мелких деталей, необходимую для современных устройств. Начальник считал, что машина никогда не заменит мастерства рабочих, а если и заменит, то ее производительность может оставить их без работы, чего допустить было нельзя. И хотя этот начальник затем недолго продержался на своем посту, а мемуарист еще ранее начал развивать производство станков с ЧПУ, к 1986 году, по его словам, из 220 тыс. выпускавшихся в стране в год станков только 4 тыс. были автоматизированными.

При этом мемуаристу даже в следующей должности — первого заместителя министра так и не удалось за первую половину 1980-х годов убедить правительство на треть сократить производство устаревших станков, хотя, например, не хватало подготовленных токарей, чтобы за ними работать. Вместо этого он хотел сосредоточить ресурсы своего министерства на выпуске более эффективных и современных автоматизированных станков. Однако глава правительства и глава Госплана высказали «серьезные возражения и замечания», приостановившие его деятельность[354].

Надежды на высокопрофессиональных, высококвалифицированных рабочих не соответствовали реальному положению дел. В действительности средний низкий уровень производственной и трудовой дисциплины, пренебрежение установленными нормативами и технологиями работы либо во многом обессмысливали труд редких «суперпрофи», либо, наоборот, приводили к тому, что их приходилось разыскивать, чтобы исправить недостатки. В любом случае данная тенденция, нередко сочетаемая с пьянством и мелкими хищениями, приводила к огромным убыткам, когда закупленные или созданные очень дорогие и производительные комплексы не могли работать в полную силу, потому что часть оборудования просто была поломана или испорчена нетрезвыми или безответственными неумехами, а зарубежные фирмы отзывали свои гарантийные обязательства по этим поставкам из-за срыва срока советской стороной[355]. Этой теме было посвящено, например, выступление зампреда Госплана, ответственного за капитальные инвестиции, Василия Исаева на Президиуме Совмина СССР 2 марта 1977 года, где он констатировал, что «это начало провала развития отраслей промышленности»[356].

Один из информантов, начальник цеха, впоследствии директор крупного химического завода, рассказал довольно типичный для производственных отношений эпизод, когда он, приехав на новый завод, выпускавший очень опасное и агрессивное химическое соединение, обнаружил, что шесть из восьми необходимых для его функционирования компрессоров и чешская установка по производству одного из необходимых химикатов не работают, поскольку их прежде неудачно чинил сын начальника предприятия. В итоге ему пришлось запретить кому-либо прикасаться к этим и другим механизмам и все чинить самому, поскольку он не нашел на предприятии никого, кто бы мог выдержать точные размеры при обработке металлических деталей[357].

В результате оказывалось, что гораздо дешевле и быстрее не покупать оборудование самим, а дать возможность иностранцам построить фабрику «под ключ». Подобные проекты реализовывались со