Он широкоплечий, такой же высокий, как Марчелло, а телосложением может соперничать с моим братом. Все это хорошо скрыто под безупречным костюмом, но невозможно не заметить, как его плечи вздымаются под материалом. От него исходит напряжение, несмотря на маску радушия, которая, кажется, на месте.

Отрепетировано. Слишком отрепетировано.

Я знаю, ведь мне приходилось делать это слишком много раз.

— Влад, — представился он, его голос глубокий и хрипловатый. Когда он говорит, его улыбка становится слишком широкой и почти доходит до глаз. Я поднимаю взгляд на него, и, как две бездонные ямы, его темные глаза, кажется, поглощают меня целиком.

Опасно.

Не знаю, почему я так думаю, но весь язык его тела говорит о хищнике, готовом наброситься на свою жертву. Даже сейчас он дерзко оценивает меня под видом вежливости, но, когда наши глаза встречаются, между нами что-то происходит.

По моему телу проходит дрожь, а виски пульсируют под его пристальным взглядом. Мягкое давление проходит по моим конечностям, оседая в кончиках пальцев, которые внезапно немеют.

Протянув руку, он ждет, что я пожму ее — так велит вежливость. Но почему-то волосы на моем теле встают дыбом от одной мысли о близости с ним.

Наконец мне удается отвести взгляд от его глаз и дважды моргнуть.

— Так, значит, — говорю я, понимая, что его присутствие слегка расшатало меня.

Кто он и кем приходится Марчелло?

Его черты лица не меняются, и нет никакой реакции, учитывая, что я просто проигнорировала его. На самом деле, его губы слегка подергиваются, растягиваясь еще больше, как будто он пытается перебороть себя.

Я поворачиваюсь к Лине, но все еще вижу его краем глаза. Не знаю почему, но у меня возникает желание бежать сразу в двух направлениях — прочь и навстречу.

— Расскажи нам, что случилось, — призывает Лина, и я пытаюсь найти утешение в этой теме. Конечно, я стараюсь не обращать внимания на гудение внутри моего тела или на то, что все мои органы чувств, кажется, находятся в состоянии боевой готовности.

— Я тоже не знаю всех подробностей, но я была недалеко от часовни, когда одна монахиня начала кричать. Я вошла внутрь и... Вы должны увидеть это сами, если мать-настоятельница позволит. Это просто... — я качаю головой, пытаясь изобразить как можно больше возмущения от увиденного.

— Она разрешит, — уверенно вмешивается Влад, и я испытываю сильное искушение украдкой взглянуть на него. Почему он так уверен? Он знает мать-настоятельницу? Все эти вопросы проносятся у меня в голове, когда я понимаю, что мое тело инстинктивно повернулось в его сторону, мои глаза устремлены на него.

Он отвечает на мой дерзкий взгляд, и на мгновение его маска спадает, вежливая ухмылка превращается в томный вопросительный взгляд. Его глаза сверкают в солнечном свете, когда он фокусируется на мне, и его лицо немного хмурится.

Я не успеваю задуматься об этом, так как выражение его лица внезапно снова меняется, и приветливая улыбка возвращается на место.

— Полегче, — он держит мою руку в своей, прикосновение обжигает мою кожу. Я тут же отшатываюсь, ясность возвращается в мой разум.

Что за...

Марчелло и Лина идут впереди нас, поэтому я просто тихо поворачиваюсь и следую за ними, потирая пальцами место, к которому он прикоснулся. Может быть, я и не очень много общалась с мужчинами, но не думаю, что это нормально...

Когда мы доходим до церкви, десятки монахинь стоят снаружи, некоторые молятся, некоторые рыдают, и мать-настоятельница, кажется, с трудом успокаивает их страхи.

Верный своему слову, Влад подходит к матери-настоятельнице и перебрасывается с ней парой слов, возвращаясь, чтобы подтвердить, что она допустила их на место преступления.

Неудивительно, что Марчелло пытается заставить нас подождать снаружи, пока они проводят расследование, видимо, желая уберечь наши тонкие чувства. Лина и я, однако, не можем этого сделать, и в конце концов он сдается и разрешает нам присоединиться к ним.

Все это время Влад молча идет позади, просто наблюдая. Но каждый раз, когда его взгляд останавливается на мне, мне кажется, что я нахожусь на ложе из иголок, и все они колют мою кожу.

Когда мы вошли в церковь, труп сестры Элизабет был полностью выставлен за алтарем. Все ее тело было осквернено таким образом, что даже мне было трудно узнать ее. Хотя моей первоначальной реакцией был шок, поскольку первое, что я увидела, было открытое тело, без органов, ее ребра выбирали наружу, но я была очарована этим зрелищем.

Я потратила немного времени на изучение ее тела: она была разложена как на жертвоприношение, все происходящее было интригующим и немного... манящим. Ее убили с жестокостью, но то, как все было устроено, говорило о том, что это был высокоорганизованный человек. Более того, тот факт, что органы были аккуратно разложены на алтарном столе в символической манере, еще больше завораживало. Потому что даже с моим начинающим умом я понимаю, что это не работа простого убийцы.

Даже сейчас, когда мы входим внутрь, меня привлекает весь ансамбль, некая красота, исходящая от смерти.

— Кто мог сделать это...? — Лина задыхается, ее глаза расширены от ужаса, когда она смотрит на тело.

Я стараюсь не показать, насколько захватывающей мне кажется вся эта сцена, но мое тело предает меня, когда мой взгляд фокусируется на открытой туше сестры Элизабет.

— Это очень похоже на то, что случилось с отцом Гуэрра, — отмечаю я, почти не обращая внимания. — Его внутренности также были повреждены. Ну, не так, но очень похоже. — Оба тела были обработаны с одинаковой тщательностью... Это может не показаться так ужасно, насколько выглядит, но каждая деталь была продумана до мелочей.

— Но кто мог это сделать? Мы до сих пор не знаем, кто выкопал отца Гуэрра и поместил его в сад... — вмешивается Лина, качая головой. — И почему? Почему «Х»? — я вижу, как слегка дрожат ее губы, когда она смотрит на лицо сестры Элизабет, на «Х», злобно глядящую на нас.

Влад идет позади нас, и его присутствие подобно густому дыму проникает во всю комнату, ты чувствуешь его каждым своим атомом. Даже сейчас осознание этого неестественно: я чувствую его малейшие движения или то, как его глаза, кажется, буравят мою спину.

Сделав глубокий вдох, я пытаюсь сосредоточиться на теле, но что-то глубоко внутри привлекает мое внимание.

— Подожди... — говорю я, нахмурившись. Мои