Шрифт:
Закладка:
Так началась моя первая любовь, которая перевернула всю жизнь. Она действительно заиграла красками, и для этого даже не нужно было никуда уезжать. Папе Рома не нравился, о чем он часто напоминал мне дома, а я впервые в жизни начала спорить с ним. Мы кричали и ссорились, а мама плакала, умоляя перестать ругаться.
Время шло. Близился выпускной из девятого класса, а вокруг меня неожиданно начал расти круг «друзей». Меня все еще называли Тихушей, но все же больше по привычке. Рома был общительным, а я тянулась за ним, смотря, будто на божество. Мы строили совместные планы, оба решили остаться до одиннадцатого класса, а потом поехать в Москву. Я познакомилась с его мамой и сестрой, а он все чаще начал бывать дома у нас, когда не было папы. Рома обожал песочное печенье, которое всегда к его приходу пекла моя мама, а та в ответ улыбалась, наблюдая за счастливой мной, и говорила, что я дружу с хорошим мальчиком.
Но хороший мальчик Рома рос быстрее, чем я, и ему, быстрее, чем мне, захотелось стать взрослым.
Тот день с утра был особенным. Выпускной, красивое платье, аттестат без троек и гордящиеся мной родители. Вечер шумел и обещал стать счастливым. Мы танцевали ночь на пролет, целовались в школьном туалете и весело смеялись. А потом Рома предложил сбежать вместе с его друзьями на прощальный костер.
Я не была против, потому что знала всех его знакомых и доверяла ему. Без задней мысли я скинула сообщение отцу и села в машину.
Костер развели за территорией бывшего детского лагеря. Там собралась почти вся знакомая компания. Ребята пытались заставить меня выпить, но я отказывалась. Не из-за того, что была "правильной", а просто не любила вкус алкоголя и не переносила запах. А вот Рома хлестал крепкие напитки, будто сумасшедший, чем уже через пару часов начал пугать меня.
Сейчас, оглядываясь назад, я не понимаю, как могла упустить столько важных звоночков и не заметить в его блестящем сальном взгляде опасность, но тогда я и подумать не могла, что может с нами случится.
Рома повел меня к реке, в беседку, и мы несколько минут сидели, державшись за руки и рассматривая чёрное небо, усыпанное крупными звездами. Потом целовались, а потом руки Ромы начали жить своей жизнью.
Я испугалась мгновенно. Вырвалась, попыталась вразумить пьяного парня, но тот не перестал меня слышать. Одноклассник агрессивно добивался своего, и я лишь чудом умудрилась вырваться. Тогда, холодея от ужаса и размазывая по лицу смытую слезами косметику, я побежала обратно к костру, к людям, и закричала, чтобы кто-нибудь остановил его. Среди компании были не только парни, но и знакомые девушки, но никто из них так и не пришел мне на помощь. Ребята пьяно хохотали и кричали:
- Давай, Ромыч! Давно уже пора! Ро-мыч! Ро-мыч!
Дружное скандирование его имени было последним, что я услышала, прежде чем почувствовала стальной захват на шее.
Я не помню, чтобы мне когда-то было так страшно, и этот ужас еще много ночей подряд возвращался во снах и не позволял забывать о себе.
Папа появился в тот момент, когда платье уже было разорвано, обнажая кожу и чудом уцелевшее нижнее белье. Я извивалась как змея и визжала, а Рома все пытался усмирить меня. Иногда мне кажется, что даже если бы не появился папа, у него бы тогда ничего не получилось, настолько он был зол и напряжен, но папа пришел. Вместе с сослуживцами.
Драка началась так внезапно, что я не успела ничего сообразить. Минута, и меня больше не прижимает к земле горячее тело Ромы, Сам он лежит у костра, а сверху на нем сидит отец и наносит удар за ударом. Я не помню, что кричала тогда, пытаясь оторвать озверевшего папу от одноклассника. Не помню, откуда появились еще люди и куда успели сбежать друзья Ромы. Последнее, что я запомнила в тот день, это взрыв пламени из-за брошенного кем-то в костер баллончика с краской и огромный кусок плавившегося пенопласта, что вылетел из пламени и намертво прилип к моей шее, навсегда оставляя клеймо в память об этом дне. В память о доверии к людям, которые в одно мгновение стали зверьми.
Я долгое время провела в больнице. Рома тоже. Его отец отдал много денег, чтобы замять дело с попыткой изнасилования. Моего папу уволил по статье, несмотря на все его предыдущие заслуги, но хотя бы не посадили. Мама умерла через несколько месяцев от болезни, папа начал пить, мечта о другом городе была забыта, а я поступила на бухгалтера на заочное дистанционное отделение в местном колледже и больше не смогла вернуться к обычной жизни.
Переливающиеся в кострище угли завораживали. Они жарко мерцали и вспыхивали чуть сильнее, когда порыв ветра небрежно гладил землю и случайно задевал их. Я рассеянно смотрела куда-то в центр потухшего костра, мяла вспотевшие ладони и боялась шевельнуться. Марк еще не сказал ни слова, а я ждала его реакции, словно приговора.
Я еще никому не рассказывала о произошедшем. Вообще-то раньше никто и не спрашивал, но я всегда думала, что скорее умру, чем решусь на это. Однако сейчас, когда прошлое вдруг перестало быть ужасающим фантомом, живущим неосознанной массой в подсознании, и превратилось в обычные слова, я вдруг смогла посмотреть на него другими глазами. Со стороны. И все стало казаться совсем иным, будто воспоминания резко потеряли половину своего веса.
Почему я так стыдилась? Разве есть моя вина в том, что произошло? Разве я сделала что-то не так, чтобы бояться и прятаться столько лет?
Освобождая голову от вопросов, я тряхнула головой, ведомая неожиданным порывом смелости, повернулась к Марку и твердо попросила:
- Скажи что-нибудь.
Ермилин вздрогнул, словно только сейчас осознавая, где находится, и тоже повернулся. Мы не видели в кромешной темноте, но оба чувствовали, что теперь смотрим друг на друга в упор.
- Где он сейчас?
Я удивленно хлопнула глазами. Не думала, что первым вопросом будет именно этот.
- Не знаю, - пожала плечами. - Уехал в Москву. Универ, наверное, уже закончил.
- Мудак. - ядовито хмыкнул парень. - Вот...
Он выразился еще более нецензурно, а я отвернулась и снова уставилась на угли. Холодный воздух проник под теплую кофту, хотя, возможно, это была обычная нервная дрожь. Ветер, будто разделял негодование Ермилина и шумел яростнее, а сорвавшаяся с сухого дерева тяжелая ветка ударила в ворота. Мы оба вздрогнули.
- Это все?
Несколько долгих секунд царило молчание, а потом Марк довольно резко поинтересовался:
- А что ты еще хочешь?
Мне словно залепили пощечину. Я не понимала, откуда взялось это раздражение, и судорожно пыталась сообразить, что сделала не так. Неожиданная смелость мгновенно испарилась, а на место ей пришла привычная трусость и осознание ошибки.
Что произошло? Почему он злиться? Не стоило ему рассказывать? Он подумал, что я ною? Он считает меня идиоткой и слабачкой? Презирает? Думает, что..
Закончить мысленную казнь самой себя я не успела. Марк неожиданно резво поднялся и потянул меня за локоть, вынуждая тоже подскочить. А потом обнял и прижал к себе с такой силой, что я пропустила необходимый вдох и закашлялась.