Он «вдруг» «неожиданно» и даже «внезапно» бьет меня в лицо! Надо отдать ему должное. Будь на моем месте любой другой — размазало бы об стену, как от столкновения с поездом. Нечеловеческая скорость и сила! Но до меня даже не далеко, а бесконечно далеко.

Останавливаю его кулак ладонью. Воздушная волна идет по всему залу, сметая со столов бумажки. Тодороки пищит, оказавшись в опасной близости от нас, и пытается спрятаться под стол. Его адвокат шустро мылит на выход, вместе с прочими, незаинтересованными в разборках лицами, приглашенными «для массовки». Остаемся только я, шкаф, судья, замершая в центре и с десяток человек в разных углах зала. Ну и охрана. Зато в зал снова прорывается Эйприл с микрофоном наперевес, как Жанна Д’Арк с обнаженным мечом. Она мне уже нравится. Вовремя.

— Плевать я хотел на ваше правительство, защищающее ублюдков! — говорю, слегка повернувшись в камеру, наводящую крупный план. Потом перехватываю ручищу гиганта и вышвыриваю его в окно. Убивать мне его не с руки, но…

К моему удивлению, птичка не вылетает, а ловко цепляется за раму окна. Та трещит, но выдерживает, пока громила слишком ловко для своих габаритов запрыгивает обратно. Он вновь становится напротив меня, но теперь настроен серьезно.

— Наномашины, сынок! — говорит он, разрывая рубашку. По его груди бегут черные разводы, словно кровь шкафа стала нефтью. — Или ты думал, твой костюм — это единственная разработка?

Пожимаю плечами, резко сокращая дистанцию и, уже не церемонясь, бью его апперкотом в челюсть! Нанороботы успевают сплотиться в точке соприкосновения, но противопоставить Силе они ничего не могут. Уже безжизненное тело летит в потолок, пробивая его со страшной силой и улетая в стратосферу. Оказывается, над нами нет второго этажа.

— Твоя очередь, — говорю, отшвыривая стол и поднимая правой рукой Тодороки. — Судья! — повышаю голос. — Зачитайте повторно обвинения. Пожалуйста.

Пока она дрожащим голосом на камеру зачитывает длинный список, ко мне тихонько подходит другой человек в строгом костюме, вставая так, чтобы его лицо не попало на видео. Он протягивает мне смартфон, показывая жестом ответить.

Мне нетрудно. Свободной рукой принимаю трубку.

— Уважаемый Ричард Лайтинг, — произносит чей-то усталый старческий голос. — Мы можем с вами договориться? Ведь это вы создали вакцину от рака, значит, у вас есть сердце. Оставьте моего сына в покое, и гарантирую, он никогда не увидит солнца Японии. Я вышлю его в Российскую Сибирь.

Не отвечаю, передавая телефон обратно, отрицательно качая головой. Тогда тот же человек протягивает мне другой телефон. Угрожающе покачиваю пальцем в знак заканчивающегося терпения. Но принимаю трубку, в надежде услышать то, ради чего и брал. И слышу. В точности, как я хотел.

Из динамика слышатся жалобные женские голоса. Из-за помех и шума не разобрать, кто точно просит помощи, называя моего имени, но я уверен, что это никто из моих. А даже если и так… Как сказал один человек: «Никаких переговоров с террористами!»

— Слыш сюда, конченный! — доносится совсем другой голос. — Я сейчас с твоими крошками и поверь, у меня тут еще десяток парней, которые давно не видели баб. Или ты сейчас отпускаешь президента, или мы…

— Телевизор включен? — перебиваю его.

— Чо, бля? Ты не понял⁈

— Включи телевизор, шестой канал. Разговоров больше не будет! — добавляю я, сбрасывая и перекидывая смартфон обратно тому неприметному человеку. Он тут же исчезает. Чувствую на себе скрещенные тяжелые взгляды всех остальных. Смотрите, смотрите, ублюдки. Будет вам зрелище.

Судья как раз заканчивает зачитывать список. Я выхожу в центр и поднимаюсь на подиум к ней, знаком показывая освободить зал. Она поспешно уходит, оглядываясь на меня с надеждой, но останавливается в дверях, из которых и так торчат головы любопытных. В зал вбегают вооруженные охранники, очевидно, получив разрешение. Они нацеливают на меня оружие и замирают.

— Честные граждане! — говорю, глядя в камеру. Эйприл берет крупный план. Теперь-то мое лицо станет известно всем. — Я, Ванпанчмен, герой «Д»- класса, хочу сделать заявление! Это я уничтожил русскую мафию в наших городах! Я сражаюсь против монстров и агрессоров, которые нападают на нас! Я нашел похищенных девушек в подвале, где было множество таких же украденных ваших дочерей и жен! Вина в этом — вот этого человека!

Поднимаю повыше Тодороки, который визжит и упрямо доказывает, что все подстава и подлог. Продолжаю:

— Один человек сказал: «Никаких переговоров с монстрами и террористами не будет!» Я смело приравниваю Юсуду Тодороки к монстру. Наказание — смерть! Приговор приведу в исполнение лично! А теперь, просьба убрать детей и особо чувствительных лиц от экрана!

Выжидаю пару секунд и протягиваю свободную руку к бывшему президенту, хватая и буквально выжимая, и перекручивая его ногу как половую тряпку. Все отшатываются, даже парень с камерой теряет самообладание, но тут же выравнивается, а Эйприл снова блюет. Оставшиеся «депутаты» привстают из-за столов, а охрана принимается кричать, что-то типа «замри, на пол» и прочую херню.

В тот же миг дыра в потолке с грохотом увеличивается, и бело-золотая молния стремительно летит ко мне, но зависает на почтительном расстоянии.

— Не смей! — кричит она. — Отпусти его! Как ты можешь называть себя героем после этого⁈

— Смею и могу! — кричу в ответ какой-то летающей бабе с огромными сиськами в обтягивающем костюме. — Кто, если не я? Отпущу его и дадут ему три года, отпустят через год и начнет он снова красть девушек и резать их? Не будет этого!

— Ах ты… — не слушая меня, она самоотверженно бросается на защиту Юсуды.

— Отвали, дура! — рявкаю в ответ, размашисто закатывая ей оплеуху. Дамочка со свистом вылетает в потолок, проделывая новую дыру. Надеюсь, она умеет дышать в безвоздушном пространстве. Шум в зале стихает как по волшебству, охрана приседает на пол, почтительно затыкаясь. Должно быть, это был их последний козырь. Ну да, воспользоваться супербабой, запудрить ей мозги и направить на террориста, взявшего в заложника президента. Да не тут-то было, ублюдки!

Я продолжаю казнь, показательно перекручиваю Тодороки, выжимая его и ломая все косточки в теле, пока, наконец, не бросаю на пол то, что от него осталось. В зале гробовая тишина, нарушаемая только звуками тошноты особо впечатлительных людей. Слабаки. Мне приходилось видеть вещи