Приближался заход солнца. Заал заколол овцу, и мы дружелюбно поужинали. Затем я вновь сел на верблюда, и мы провели ночь в пути, направляясь в Акабу. Когда первые блики рассвета поползли по горным вершинам, я на покинутой лодке подплыл с берега к «Гардингу».

Прибыв в Каир, мы объявили, что положение в Гувейре обстоит прекрасно и не приходится говорить о предательстве. Едва ли это было правдой, но, так как Египет поддерживал нас, урезая себя во многом, мы должны были превратить жестокую правду в анекдот, чтобы сохранить поддержку и нашу собственную уверенность. Ведь толпа всегда требует выдуманных героев. Толпа жаждала трафаретных храбрецов и не понимала, насколько человечен был старый Ауда, который после сражений и убийств скорбел о потерпевшем поражение противнике, убить или помиловать которого было теперь в его власти. Этим он был особенно привлекателен.

Мы тревожим врага

Дым от судов застилал залив Акабы. Фейсал высадился на берег, а с ним его штаб, Джафар и Джойс. Далее последовали бронированные автомобили, капитан Гослетт, египетские рабочие и тысячи солдат.

В свою очередь турки сосредоточили в Маане шесть тысяч пехоты и полк кавалерии, устроили в нем огромные склады снаряжения и обнесли местность окопами, укрепляя их, пока они не стали неприступными с точки зрения тактической войны. Ежедневно над ними летали аэропланы.

К настоящему времени приготовления турок уже закончились и они приступили к военным действиям. Целью их являлась Гувейра, лучший путь к Акабе. Две тысячи турецких пехотинцев прорвались в Аба-эль-Лиссан и укрепились в нем. Кавалерия заняла окрестности, чтобы сдержать возможный контрудар арабов со стороны вади Муса.

Играя на нервности турок, мы решили заманить их в вади Муса, где неприятеля встретили бы непреодолимые естественные препятствия. Чтобы поймать их на удочку, действия начали племена прилегающей Делаги. Турки, полные пыла, перешли в контратаку и понесли большие потери.

Еще раз мы повергли турок в смятение, когда генерал Салмонд[51] осуществил обещанный им воздушный набег на Маан. Так как последний представлял трудности, Салмонд избрал капитана Стента и нескольких испытанных летчиков. Они пролетали низко над Мааном и сбросили тридцать две бомбы. Две попали в бараки, убив тридцать пять человек и ранив пятьдесят. Восемь попали в паровозные мастерские, сильно повредив их. Одна бомба взорвала кухню турецкого генерала, положив конец его обеду. Четыре упали на аэродроме. Несмотря на неприятельскую шрапнель, все самолеты благополучно вернулись на свою временную базу в Кунтилле, выше Акабы.

Они починили аэропланы и с наступлением ночи легли спать под их крыльями. С рассветом следующего дня они вторично улетели. На этот раз трое из них направились к Аба-эль-Лиссану. Они подвергли бомбардировке турецкую конницу, разогнав всех лошадей, и рассеяли турок, разрушив их палатки. Как и в предыдущий день, они летели низко, и множество вражеских пуль задело их, но ни одна не оказалась роковой. Задолго до полудня они уже вернулись в Кунтиллу.

Стент проверил оставшиеся бомбы и запасы бензина и нашел, что их хватит еще на один налет. Он дал указания всем летчикам нащупать батарею, обстреливавшую их утром.

Они вылетели при полуденном зное. Тяжелый груз не позволял им подняться высоко. Турки, всегда в полдень предававшиеся сну, были застигнуты врасплох. Летчики сбросили тридцать бомб: одна из них заставила замолкнуть батарею, другие убили десятки людей и животных. Облегченные машины взвились ввысь и помчались обратно. Арабы торжествовали, турки же серьезно переполошились.

Третьим нашим средством отражения их наступления являлась помеха работе железной дороги. К середине сентября мы в соответствии с нашим планом произвели на ней значительные разрушения.

Я решил воскресить старую идею закладки мины под поезд. Британские саперы, а в особенности генерал Райт, главный инженер Египта, поощряли меня к этому. Райт даже прислал необходимые приборы: взрыватель и изоляционный кабель.

Взрыватель был заключен в запертый белый ящик, очень тяжелый и грозный. Мы вскрыли его, и я подробно ознакомился с устройством. Когда я почувствовал, что отлично разбираюсь в нем, мы приступили к разработке деталей.

Наиболее доступной и многообещающей мишенью казалась Мудоввара, железнодорожная станция с водой в восьмидесяти милях к югу от Маана. Взорванный там поезд привел бы врага в замешательство.

Пока мы работали над подготовкой набега, наши аппетиты возрастали. Мудоввара показалась уязвимой. Триста людей могли внезапным натиском занять ее. Это явилось бы крупной победой, ибо глубокие колодцы этой станции были единственными в безводной области ниже Маана.

Итак, 7 сентября 1917 года мы двинулись вверх по вади Итм, чтобы в Гувейре забрать у Ауды наших людей ховейтат. Сентябрь являлся скверным месяцем. Несколько дней тому назад в тени пальмовых садов побережья Акабы термометр показывал сто двадцать градусов по Фаренгейту[52]. К полудню мы сделали привал под утесом, а вечером проехали лишь десять миль перед тем, как стать лагерем на ночь.

На следующий день с утренним зноем мы уже приближались к Гувейре. Отряд безмятежно пересекал песчаную розоватую равнину, заросшую серо-зеленым кустарником, когда в воздухе внезапно раздалось гудение. Мы быстро свернули наших верблюдов с открытой дороги в кустарник, где они оставались бы незаметными для неприятельских летчиков. Груз из гремучего студня, моего любимого и самого мощного взрывчатого вещества, и множества начиненных аммоналом снарядов был бы малоприятным соседом при бомбардировке нас с аэропланов.

Мы хладнокровно прождали в седле, пока аэропланы дважды совершали круги над утесами Гувейры против нас и сбросили три разорвавшиеся с шумом бомбы.

Аэроплан в Гувейре являлся странным регулятором общественной жизни. Арабы, встававшие, как всегда, до рассвета, беспрестанно ждали его: шейх Мастур сажал раба на вершину утеса, чтобы тот подавал сигнал об опасности. Когда приближался неизменный час, арабы устремлялись к скалам, болтая с показной беспечностью. Забравшись под скалы, каждый искал себе выступ по собственному вкусу. За шейхом Мастуром карабкалась толпа его рабов, неся его кофе на подносе и ковер. Усевшись в тенистом уголке, он заводил с Аудой разговор, пока по кишащим людьми утесам не пробегала легкая дрожь возбуждения при первых звуках песни мотора над ущельем Штар.

Все прижимались к горным склонам и молчаливо ждали, между тем как враг тщетно кружил над малиновыми утесами, испещренными тысячами ярко одетых арабов, гнездящихся, как ибисы, в каждой щели.

Аэроплан сбрасывал от трех до пяти бомб в зависимости от дня. Густой дым от их взрывов оседал на зеленой равнине плотными клубами черной пены, корчась