Наконец «культурный отдых» подошел к концу. Долгожданный вторник начался для меня с «бабушкиной» заботы и подготовки к вечеру у Долгоруких. А продолжился поездкой в их особняк на Большой Морской улице.

Дом поражал величием: лепнина, роспись потолков и стен. Длинная анфилада парадных залов второго этажа ослепляла роскошью. Меня приняли в золотистой гостиной с эркером, который был застеклён большими дубовыми рамами с золочёной фурнитурой, подоконник украшали живые розы. Вообще вся комната напоминала оранжерею по количеству находящихся здесь растений и цветов.

Передо мной сидела красивая голубоглазая блондинка, которая, кажется, не подозревала, что ей уже исполнилось сорок. Даже в этом возрасте она привлекала мужские взгляды и знала об этом, считая свою очаровательность, чем-то разумеющимся.

Рядом с ней я невольно ощутила себя малолетней деревенской простушкой. Но смотрела она на меня весьма заинтересованно.

– Ma chère, баронесса, ваша история весьма тронула меня. Я очень надеюсь на благосклонность к вам вдовствующей императрицы, ведь она весьма творческая личность. Entre nous, chère amie[96], – доверительно продолжила она, – не всем это известно, но Мария Фёдоровна единственная известная мне женщина, овладевшая токарным делом. Я видела выточенные ею из янтаря и слоновой кости настольные украшения и чернильницы. Как-то она даже создала камею, с портретом августейшей свекрови в образе Минервы, со шлемом, украшенным лавровым венком и сфинксом.

– Увы, но я только рисую…

– Charmant, Её Императорское Величество тоже. Хотя я думаю, одно ваше желание служить Асклепию[97] уже весьма её заинтересует. Она очень радеет о воспитательных домах и женском образовании. Я не сомневаюсь о Её к вам расположении.

Спустя ещё нескольких минут восхваления вдовствующей императрицы княгиня забрала письмо из моих рук, поднялась и предложила мне присоединиться к гостям, которые тоже ожидали её внимания.

Меня представили некоторым дамам, обсуждавших последние светские сплетни. Восприняли моё появление неоднозначно. С одной стороны иностранка, но приехала из местной провинции. С другой, смогла появиться на мероприятии в такой высокой семье, где мне явно выражают покровительство. В общем, вызывала интерес, но не сильный. Поэтому через пару минут на меня вообще перестали обращать внимание, и я смогла найти Екатерину Петровну у небольшого буфета. Обеда на суаре на подавали, просто в отдельной комнатке был накрыт стол с закусками, сладким и фруктами. Проголодавшись, гости могли немного подкрепиться и вернуться в залы к остальным.

Хозяйка управляла вечером, как хороший дирижёр своим оркестром. Она задавала тон обсуждениям, поддерживала интересные темы, подводила нужных гостей друг к другу. В общем, была одновременно везде, никого не обделяя вниманием.

От звучных фамилий и блеска драгоценных камней кружилась голова. С интересом заметила, что Павел Матвеевич чувствовал себя на этом суаре совершенно свободно. Он что-то увлечённо обсуждал с группой мужчин и те, что удивительно, к нему прислушивались и даже кивали головой.

Василий Львович, как оказалось, в обществе имел большой успех благодаря открытости, остроумию и умению писать стихотворные импровизации и декламировать их с необычайным выражением.

Рядом стоящие дамы в полголоса обсуждали его недавнего «Опасного соседа», называя его чуть ли не «révolutionnaire[98]». Хотя тут же решили, что всё это следствие его разгульной жизни, «ведь не даром жена его потребовала развод». Наконец они затихли, и я смогла услышать конец декламации…