Не дойдя до Калинина с десяток метров, Марк потянулся к сущности, совсем немного. Этого хватило, чтобы красная пелена не застила глаза, испугав людей. Впрочем, ему не нужны были глаза, чтобы видеть их. Он смежил веки и вдохнул полной грудью.

Он не мог видеть, как от людей к нему тянутся едва заметные нити эмоций, но каким-то образом ощущал их. От немолодого мужчины справа тянуло тоской, от молодого парнишки, стоящего рядом с ним шло веселье. Левее стоял уставший мужчина, который злился непонято на кого.

Рядом с ним... Марк точно помнил, что рядом с ним был еще кто-то. Он открыл глаза. Действительно, рядом со злым стоял усатый высокий мужчина лет сорока пяти, но Марк не чувствовал от него вообще ничего, даже намека на проявление чувств — ни усталости, ни апатии, ни гнета, ни страха — ничего.

Марк подошел ближе и встал рядом с Кириллом. Тот заметил коллегу, но продолжил общаться с бригадиром, не обращая на Марка никакого внимания. А Марк сверлил взглядом усатого то тех пор, пока тот не повернулся и не посмотрел Марку в глаза.

— Чего вылупился? Милицейских в гражданке ни разу не видел? — набычился Марк.

Рабочие сразу затихли, и Марк почувствовал вспышки гнева от всех... кроме усатого и Кирилла. У Кирилла округлялись глаза, но он промолчал, а вот усатый спокойно отвечал:

— Ну почему же? Видел.

— Видел он! Тоже мне! Откуда такой борзый? — не унимался Марк.

— С Колосово, — так же спокойно отвечал мужчина.

— Не ты ли случайно Зою Трофимову утопил, додик?

— Нет.

— Разберемся, — из уст Марка это прозвучало как угроза. — Имя, фамилия, номер дома.

— Примаков Сергей Николаевич. Дом номер пятнадцать.

— Товарищ майор, — обратился к Марку Кирилл. — Мы закончили?

— Закончили, капитан, — ответил Марк, по-прежнему сверля взглядом Примакова. — Гражданин Примаков, вы задержаны по подозрению в убийстве Зои Трофимовой. Капитан, вызовите Ершова.

— Слу... слушаюсь, — промолвил шокированный Кирилл, но все же набрал номер Ивана и объяснил ему ситуацию.

Рабочие загалдели, от них шли потоки злости, возбуждения, растерянности, от кого-то пахнуло любопытством. Один усатый стоял как ни в чем ни бывало, будто его это и вовсе не касается, и ни один душевный мускул в нем не дрогнул.

Ворон примчался уже через пару минут, причём не со стороны станции, а выбрался откуда-то из кустов за путями. Выслушав Кирилла, он глянул на Марка, который не спускал глаз с Примакова. Иван выругался про себя, но все же, соблюдя все устные формальности, нацепил на рабочего наручники.

Они вдвоем с Марком повели Примакова в отделение, а Кирилл задержался, чтобы записать данные коллег задержанного.

На них оборачивались пассажиры одного из поездов, вышедшие размять ноги на десятиминутной остановке, обходчики. И даже дворник, вяло гонявший метлой станционную пыль, замер и удивленно глянул на них.

— Николай, избавься наконец от конопли! — приказал Ворон дворнику. — Задолбали меня наши соседи с жалобами!

— Сделаю, — просто отвечал дворник.

Марк мельком глянул на сына местной наркобаронессы Зинаиды Никитичны. Ничего не представляющий из себя субтильный мужик лет тридцати пяти, с небритостью на щеках и черными редкими волосами. Кто угодно, но только не торговец запрещённой травкой, просто пофигист, вот Ворон и бесится.

Они пришли в отдел, и Ворон приказал какому-то парню в гражданке проводить задержанного в кабинет. Парень с неохотой подчинился, хотя видно было, что уже собирался уходить. Пятница вечер. Никому не хочется торчать на работе дольше положенного.

А Ворон потащил Марка дальше по коридору, и буквально затолкал в архив.

— Ты че творишь, Демон? Твоя демоническая сучность совсем свихнулась?

— Ты оговорился, — спокойно отвечал Марк. — Сущность.

— Нет. В твоем случае именно сучность! Что за спектакль? Ты не забыл, что ты не человек и уж тем более не майор. А мне теперь бумажки писать... или не писать, а память толпе свидетелей чистить! — не на шутку разозлился Иван.

— Почистишь, с тебя не убудет, — парировал Марк.

— Да проще бумагомарательством заниматься! И ты мне в этом поможешь, мент недоделанный!

— Я на него наехал, чем разозлил абсолютно всех, кроме него, — спокойно ответил Марк, сложив руки на груди и, улыбнувшись, посмотрел на Ворона.

— Что совсем по нулям? — уже заинтересованно спросил Иван.

— Угу. Ноль, нуль, зеро, — продолжая улыбаться отвечал Марк. — И пока мы тут торчим, он может просто свалить из твоего кабинета.

— Ну хорошо. Я с ним разберусь, но, если ты обознался, должен будешь, — Ворон ткнул указательным пальцем ему в грудь и вышел из архива, наказав напоследок не подходить к задержанному на пушечный выстрел.

Марк был не против. Он сделал то, о чем его просили — вычислил человека или не человека, эмоции которого не смог почувствовать. Остальное за коллегами.

Марк вышел на улицу и вдохнул прохладный вечерний воздух. Солнце уже скрылось, на тихих улочках Озерков зажглись желтые мутные огни. Было свежо и очень спокойно на душе. Он, конечно, перестарался, пытаясь вывести Примакова из равновесия, но считал, что это было оправдано.

Если Примаков все-таки человек, то Марк не знал, завидовать ему или сочувствовать. Редко, но попадались такие экземпляры, которых не прошибешь ничем. Половина из них просто люди, очень хорошо контролирующие себя, а половина с диагнозом с романтичным названием алекситимия. При этом на них вряд ли произведут впечатление даже красные демонические глаза.

Марку такой человек встретился лишь однажды, и это было для него целое открытие, даже несмотря на то, что в школе им рассказывали про такие экземпляры.

А вот если примаков акудзин и пойдет в отказ, строя из себя человека, тогда, чтобы вывести его на чистую воду, придется проявить смекалку. Хотя он скорее заляжет на дно и пропажи прекратятся.

Марк заметил Кирилла, шедшего к нему, и усмехнулся — сейчас будет возмущаться, к гадалке не ходи.

— Что ты устроил? — прошипел Кирилл, подойдя к Марку.

— Я не чувствовал никаких эмоций Примакова, даже когда на него наехал. Иди, они у Ворона в кабинете, — ровным голосом ответил Марк.

Кирилл молча обогнул его и вошел в отделение. Марк же, засунув руки в карманы, зевнул и неспешным шагом направился на станцию. Ему понравилось гулять меж путей и разглядывать людишек. А устанет, можно сесть в машину и