Выроненный жезл покатился к ногам Вальтена. Менестрель раскрыл руку, демонстрируя ожог. Он знал, что пальцы на время утратят былую подвижность, но это сейчас было не самой сильной из его тревог.

Король чуть нахмурился.

– Достойный верховный жрец говорил ещё, что ты – сильный колдун, знакомый даже с тёмной магией жриц Матери.

Вальтен цедил каждое слово с усилием. Роль, отведённая ему Сотаром в этом представлении, явно была ему глубоко неприятна. Король ведь прекрасно понимал, что через Тилларда верховный жрец пытался добраться до Рианы. В его взгляде менестрель прочитал благодарность за честность и даже желание помочь.

Тиллард чуть поклонился. «Неужели ты всерьёз полагаешь, что я выдам Морну, старик?…» – подумал он с усталой насмешливостью и сказал:

– Магия жриц Богини доступна только им, мой король. Моя мать была жрицей. Ну а колдун я не настолько сильный, как достойный верховный жрец. Едва ли я могу быть опасен для благородных служителей Отца, даже если в меня вдруг решит вселиться Блуждающая Тень. Но всё, что я умею, принадлежит леди королеве, которой я принёс присягу. Не свету Отца, не теням Матери – только ей.

Вальтен посмотрел на жезл у своих ног, потом на менестреля. Взгляд владыки Кемрана был тяжёлым, испытующим, но Тиллард не опустил глаза и встретил его по-прежнему прямо.

«Я защищаю леди Риану, король Вальтен. Можешь отдать им меня, но не её», – безмолвно просил менестрель, не рискуя применять чары в присутствии жрецов и ведьмы, но надеясь, что королю хватит просто силы человеческого сердца, чтобы услышать.

Наконец Вальтен сказал:

– Я ценю верность, – обернувшись к Сотару, он продолжал: – Вы услышали, что хотели, достойные жрецы. На этом я предлагаю отпустить верного слугу моей королевы. Если моё мнение интересно вам – я не верю, что он имеет отношение к Блуждающим Теням. Тот, кто хотел бы строить козни и воплощать кошмары, не говорил бы обо всём настолько открыто. А что до его песен – так они скорее приносят людям радость, чем зло.

– О, но открытость порой является таким прекрасным оружием, особенно перед лицом тех, кто и без того сумел бы вытащить из тебя правду, – тихо заметил Сотар.

– Знаешь, достойный мой советник, – голос Вальтена прозвучал неожиданно едко, – моему отцу не понравилось бы всё это представление. Он искренне полагал, что место Фэйри в легендах, и я сейчас предпочитаю придерживаться того же мнения.

Сотар сохранил внешнюю невозмутимость и поклонился:

– Ах, мой благородный король, об этом мы и печёмся, чтоб легенды оставались легендами, а людская жизнь – жизнью.

Неизвестно, во что бы вылился этот их спор, если б не Илса. Не глядя на Тилларда, она сказала:

– Мой король, если я смею просить тебя, позволь достойным жрецам проверить этого бродягу. Я слышала немало тёмных историй за время нашего пребывания здесь, в Кемране, и я боюсь за мою леди Риану, которая мне почти что дочь. У меня есть причины опасаться. Как и ты, мой король, я хочу быть спокойна за её благополучие.

Менестрель коротко посмотрел на Вальтена. Ловушка захлопнулась. Короля поставили перед выбором: Риана или Тиллард. Обвинение ложилось либо на менестреля, либо на королеву, покровительствовавшую ему.

Король выбрал правильно, и за это менестрель был ему благодарен.

– Проверьте его, – устало сказал владыка Кемрана, но в его глазах горел опасный огонёк: – Без моего ведома не смейте очищать его. Это мой приказ.

– Твоя воля священна, мой король. – Сотар поклонился.

Он уже получил желаемое, и не было нужды вступать в лишние споры.

Тиллард поклонился королю с гораздо более искренним почтением, чем старик, и позволил одному из жрецов сковать ему запястья цепью из звёздного железа. Прежде чем он покинул зал, он увидел, как Илса шепнула одними губами:

– Лучше уж ты, чем она.

Он был согласен с ведьмой всем сердцем, хоть и не понимал до конца, почему она решила поступить именно так.

Под холодным взглядом Вальтена, едва заметно выдававшим тревогу, они покинули зал. Неспешно они прошли по коридорам замка в окутанный сумерками город. И здесь Сотар на миг позволил маске доброжелательного волнения о благополучии душ соскользнуть со своего лица. Ледяной поток его ненависти обжигал, как ядовитая сталь. Очень тихо – так, что никто, кроме менестреля, не услышал – верховный жрец проговорил:

– Даже Ши вряд ли способны ткать свою проклятую музыку с переломанными пальцами и выжженным горлом.