следующий проем и обомлели. Здесь все было выполнено в красном цвете – его источали стены, пол, потолок, сам воздух сочился красным настолько, что это резало глаза. Сам зал был значительно меньше, чем тот, где мы выбирали лампы, и тот, где нам вручили вотзефак. Я не сразу даже понял, что в этом зале есть человек. Но кто-то сидел в углу, в красном балахоне, с накинутым на голову капюшоном, сливаясь со стенами, и молчал.

Мне стало неуютно в этом месте.

– Ребят, кажется, мы ошиблись. – Я развернулся в сторону красной ткани, скрывавшей провал.

– Погоди, Фиолент! – прервала меня Фе. – Это следующий, там написано: «Сопутка». Я не могла ошибиться!

– Ошибки быть не может, – раздался хриплый и недовольный голос из угла маленького зала, где сидел странный человек в красном. Других посетителей, кроме нас, не было. Человек закашлял и начал медленно подниматься, и это вселяло если не страх, то волнение. Мы по-прежнему не видели его лица. Мы вообще мало что видели: с пола будто поднимался красный пар, но, в отличие от зала с вотзефаками, здесь совсем не было жарко. Напротив, я поежился от холода.

– С тех пор, как вы попали сюда, все ошибки кончились. – Странный человек продолжал кряхтение. – Забудьте про это: ошибки, – он произнес слово несколько раз, словно пытаясь отвязаться от него. – Какие-то ошибки… Все они остались внизу. А здесь не ошибаются.

– А вы кто? – недоверчиво спросил я.

– Азов, – бросил он. – Но вам ведь это ни о чем не скажет, верно? Так задавайте правильные вопросы.

– А это, что же, – спросил удивленный Инкерман, показав на стены, – и есть сопутка?

Мне пришлось долго всматриваться, чтобы понять, о чем же он говорит. Глаз никак не мог привыкнуть к концентрированному красному, но вот, кажется, сквозь его плотную завесу начали проступать очертания непонятных черных предметов, и они были очень странны. Сначала я подумал, что предметы висели прямо в воздухе, но, скорее всего, за ними была стена.

– Наверное, Керчь, тебе понравится, – сказала Феодосия.

Перед нами висели плети разных размеров, толстые обручи, утыканные шипами, короткие тонкие палки и что-то совсем загадочное, напоминавшее по виду черные груши или лампочки, но не такие, как были в наших руках, а простые, домашние, только к которым зачем-то приделали пышный собачий хвост. О назначении этих предметов я не мог и догадываться, но Керчь действительно смутилась, а значит, была осведомлена о таких вещах лучше. Не зря же читает книжки!

– Зачем это? – нерешительно спросил я.

– А вот возьму и покажу вам всем, – огрызнулась Керчь. – Да так, что мало не покажется.

– Спокойно, спокойно, – сказал Азов, делая маленький шаг в нашу сторону. – Вы действительно на месте. Дело в том, что это и есть сопутка. Но она вам вряд ли пригодится. А если уж кому и пригодится, – тут он прищурился, – то я уверяю вас, этот кто-то вернется сюда один, без компании.

– Скорее, одна, – рассмеялся Инкер, и Керчь ткнула его в бок.

– Такова сопутка жизни, – продолжил человек в красном балахоне.

– Не от самой, наверное, веселой жизни выбирают такую сопутку, – задумчиво сказала Фе. – Но лично мне она ни к чему. Не знаю, как… – Она вопросительно посмотрела на меня, потом на Инкермана. Мы пожали плечами: мол, нет. Нам тоже вроде не нужна.

– Тогда зачем мы здесь? – спросила Фе. – Ведь нас к вам направили!

– Увы, увы, – запричитал Азов. Он стоял сгорбленный, никак не мог распрямиться. Мы не видели его взгляда в красном тумане, но ощущали его на себе. – А что делать? Я занимался тематическими экспозициями сколько себя помню. Я, можно сказать, вышел в мир среди них и знаю о них все. – Он глухо рассмеялся. – Но теперь меня потеснили, а грозятся и вовсе выгнать! Занимайся, мол, правильным делом – или освобождай помещение.

– А сопутка – это правильное дело? – неуверенно спросила Фе.

– Нет, не сопутка, – махнул рукой Азов. – Никому не нужна такая сопутка! А я помню, бывало иначе… Не нужен был весь этот красный свет, дурацкий антураж… Это же они заставили прикрыть от маленьких людей, от тех, чьи чувства может случайно задеть. А моя сопутка – знаете, она нужна, чтоб задевать! Если бы вы видели, какое здесь творилось! В мою сопутку валом валил народ со всей Башни! Про нее слагали легенды…

– Но что-то, видимо, пошло не так? – предположили мы.

– Другая волна нахлынула, – сокрушенно сказал Азов. – Так что вы хотели-то? Оптимизация по всей территории Башни. Некоторые под всякую туфту по типу той, что вон у вас в руках, объединяют залы, а нам оставляют крохотные каморки. И если бы не эта социальная нагрузка, торговал бы на проспекте возле лестницы, сел бы на пол, спиной прислонился – и вперед…

– Какая социальная нагрузка? – не понял я.

– Та, за которой вы пришли. – Человек в красном возмутился, пораженный нашим непониманием.

Помню, где-то на этих словах мы его и увидели. Он был старый, сухой, с огромным горбатым носом, выдающимся вперед из капюшона. Я прозвал его мысленно «человек-нос», потому что, кроме носа, толком и не видел его лица. Лишь иногда, когда он поворачивался и пристально глядел на меня, я мог рассмотреть его маленькие злые глазки. Они поблескивали нездоровым огоньком. По мне, в этом зале и не могло быть иначе: в нем все казалось нездоровым.

– Вам ведь нужны чехлы для лампы, так? – Я увидел по бокам балахона два безразмерных кармана. В один из них и полез хозяин этого зала, который, покопавшись, достал связку крупных ключей. Он подошел к фрагменту стены, где висел самый, наверное, огромный кнут – и, не будь в его руках связки, я бы, честно, испугался, подумав, что он примется стегать нас этим кнутом, прогоняя прочь из своего жутковатого царства. Но он лишь просунул ключ – как мне показалось, в самую стену, – и, буквально из небытия, из густого красного пара выдвинулся ящик.

Азов обернулся к нам.

– Я знаю, что они нужны вам… Азов очень многое знает. В этих залах такие пошли господа. – Я подивился странному слову – никто его не употреблял в Севастополе, да и в Башне не доводилось слышать. – Каждый занят своей функцией, своей микроскопической обязанностью, и считает ее призванием, этим старомодным словом. Никто не хочет видеть дальше собственного носа. – Услышать от него такое было дико, но я, конечно, смолчал. – Ох, моя сопутка бы их погоняла… Как погоняла бы!

В чем-то он был прав, этот старый уродец, подумал я. Взять того же парнишку в фиолетовом. Вся его жизнь