Верующие собирали средства на строительство танковых колонн и авиазвеньев, а также просто передавали их в фонд Красной Армии. Широко был распространен сбор теплых вещей, бумаги и конвертов для фронтовиков. Например, обновленческая община Ильинского храма г. Дзауджикау внесла 125 тысяч рублей в фонд Красной Армии[523]. Помимо этого Ильинская церковь совместно с Михаило-Архангельским храмом г. Грозного собрали 50 тысяч рублей на строительство танковой колонны «Дмитрий Донской», а также передали 300 тысяч рублей в Фонд обороны. Также верующие посещали госпиталь и оказывали помощь в уходе за ранеными. Патриотическая деятельность обновленческих храмов г. Дзауджикау и г. Грозного была организована благочинным церквей Северной Осетии протоиереем Григорием Гончаровым, за что он позднее был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне в 1941–1945 гг.»[524].

Верующие обновленческой Успенской церкви г. Ворошиловска организовали сбор средств в Фонд обороны, а также на поддержку раненых воинов. Регулярно священнослужители в проповедях призывали верующих на ратные и трудовые подвиги. В июне 1942 г. община подписалась на II военный заем в размере 50 тысяч рублей и сразу же оплатила облигации, которые вместе со всеми возможными выигрышами были пожертвованы в Фонд обороны. Помимо этого все священнослужители и сотрудники Успенского храма подписались на заем в размере двух месячных заработных плат [525].

В 1942 г. началось продвижение немецких войск на Кавказ. В течение лета – осени были оккупированы Ставрополье и частично автономные республики Терека. На захваченных территориях фашистские оккупанты проводили собственную религиозную политику, тесно связанную с гитлеровской идеологией. Фашистские захватчики полагали, что нужно возрождать религиозность населения, но конфессии должны враждовать между собой, а Православная Церковь должна разделяться на несколько автокефалий, или даже юрисдикций в пределах одной территории. То есть, по мнению оккупантов, с одной стороны, возрождение религиозной жизни должно служить идеологическим противовесом большевистскому «безбожию», а с другой стороны, многообразие сект, расколов и течений должно духовно расколоть народ между собой и вызвать многочисленные разделения по конфессиональному признаку, что сделало бы население Северного Кавказа более управляемым.

Пятигорский исследователь С.И. Линец указывает, что на оккупированных территориях Северного Кавказа фашисты разрешали открытие храмов всех юрисдикций (в т. ч. и обновленческой) и поддерживали их деятельность[526]. Наиболее поддерживалась деятельность старообрядческих и т. н. катакомбных храмов. Духовенство, относящееся к юрисдикциям Патриаршей

Церкви и обновленцев, раскололось в вопросе отношения к оккупантам на коллаборационистов и противников фашизма.

На Ставрополье началось открытие православных храмов. 55 из 127 храмов Ставропольского края принадлежало обновленцам[527]. Обновленческие храмы находились на временном акефальном положении, формально руководствуясь посланием первоиерарха А.И. Введенского «Пастырям и мирянам Кавказа»[528]. Правящий «митрополит» Василий Кожин находился в эвакуации в г. Грозном (в Михайло-Архангельском соборе) и не имел связи с приходами, находящимися на временно оккупированных территориях. На оккупированной территории в г. Пятигорске находился обновленческий архиепископ Николай Автономов, но нет оснований утверждать, что ему подчинялись обновленческие приходы в оккупации, несмотря на разрешение немецких властей совершать богослужения архиерейским чином[529]. В связи с ростом количества обновленческих приходов в г. Пятигорске и ст. Прохладной в храмах произошли столкновения групп духовенства и прихожан, принадлежавших к разным юрисдикциям. Именно это послужило толчком к формальному запрещению обновленчества распоряжением коменданта города как церкви, сотрудничающей с большевиками[530]. В г. Георгиевске обновленцы прекратили свою деятельность под давлением большинства прихожан.

Принадлежность большей части действующих православных храмов на оккупированных территориях Ставрополья и Терека к Патриаршей юрисдикции говорит о настроениях самих верующим, которым позволялось открывать приходы любых юрисдикций. Руководитель гитлеровской полиции безопасности в сообщении от 18 декабря 1942 г. отмечал, что обновленчество было господствующим вследствие государственной поддержки советской власти, а с уничтожением советских органов управления на оккупированных территориях, оно практически прекратило свое существование. Причем к этому стремились сами верующие[531].

Часть храмов была номинально подчинена «карловацкой» юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) и схизматической Болгарской Православной Церкви, находящейся на тот момент в автокефалистском расколе по отношению к Константинопольскому патриархату. Осенью 1942 г. немецким командованием даже разрабатывались планы проведения в г. Ставрополе Поместного собора с избранием патриарха, на место которого выдвигался бывший обновленец митрополит Серафим (Лядэ). Тем не менее, исследователь М.В. Шкаровский документально опровергает этот факт [532].

В октябре 1942 г. по настоянию румынских солдат немецкими властями было разрешено открыть в г. Ставрополе Андреевский собор. Для совершения в нем богослужений было привлечено обновленческое духовенство Успенского храма г. Ставрополя. Настоятелем Андреевского собора стал священник Николай Польский. Первая Литургия в храме была отслужена 1 ноября 1942 г.[533] Тогда же были открыты в Ставрополе Крестовоздвиженский и Евдокиевский храмы[534], в которых служило каноническое духовенство.

В период немецко-фашистской оккупации проявилась конформистская линия части обновленческого духовенства, которое нередко не только скрывало свою принадлежность к обновленчеству, но и шло на прямое сотрудничество с оккупантами. Помимо религиозного обслуживания в Андреевском храме г. Ставрополя румынских военнослужащих, православное духовенство всех юрисдикций, в т. ч. и обновленческой, привлекалось к освящению мероприятий и помещений, занимаемых оккупационными властями, и к проведению молебнов о победе гитлеровской армии[535]. Это проводилось с целью достижения признания в глазах верующих, поддерживающих деятельность своих религиозных лидеров и духовенства. Священнослужители, оказывавшее фашистам сопротивление, подвергались жестоким репрессиям. В г. Пятигорске в 1942 г. был расстрелян немец по национальности протоиерей Гегель за сотрудничество с советскими партизанами[536].

Пятигорский исследователь С.И. Линец пришел к выводу о расколе духовенства на лояльное к гитлеровскому оккупационному режиму и патриотическое в результате продуманной религиозной политики фашистского оккупационного руководства на Северном Кавказе[537]. С этим утверждением можно согласиться лишь частично, потому что не были сформированы новые юрисдикции, а также практически незамечено перемещений духовенства из одного раскола в другой. Большинство священнослужителей продолжало оставаться на прежних позициях, скрывая свою реальную религиозную принадлежность. Особенно это было характерно для обновленческого духовенства, воспринимавшегося как «большевистская церковь» и «агенты НКВД».

На оккупированном Ставрополье было открыто 127 храмов, а в Северной Осетии, оказавшей более серьезное сопротивление захватчикам, храмы не открывались[538]. В ст. Павлодольской Северо-Осетинской АССР храм функционировал до 1942 г., но был разрушен немецко-фашистскими войсками за сопротивление, организованное верующими жителями станицы при наступлении вражеских войск[539]. После этого антирелигиозного шага оккупантов, в республике до 1945 г. оставался всего один действующий храм – обновленческий Ильинский в г. Дзауджикау. Еще два обновленческих храма действовало в Моздокском районе, присоединенном к республике позднее[540].

После изгнания немцев с Северного Кавказа в начале 1943 г., обновленческий митрополит Василий