образованием, экономист. Ну, там, в своем отделе, начал к одной присматриваться. В столовую обедать вместе ходили, потом стал к троллейбусу провожать… «А у меня в их отделе приятельница работает, так что я была в курсе. Что тут делать? Сцену ему устроить? Мы семь лет женаты, он с меня пылинки снимал, все люди видели, как он ко мне относится. А тут другая. Подумала, подумала и решила: раз ты такой, я тебя с поличным поймаю. Потерплю, выжду, а потом одним разом рассчитаюсь за все страдания».

И выждала, и рассчиталась. В дверь к той, другой постучалась. Сидит муж за чужим столом, с чужой женщиной, бутылка вина на столе.

— Собрала я ему чемодан и в тот же вечер к их двери поставила. А назавтра Веру и Сашу позвала к себе жить.

— Остался он у нее?

— Нет. До сих пор прощения просит. Не могу простить. Вспомню, как они вдвоем за столом сидят, — в глазах темно.

— А вы его любите?

— Страдаю я. Кто же страдает, если не любит.

У Жени был для нее ответ. Подумала, что случись такое с ее Антоном, она бы вовек не простила, но у этой женщины нет другого выхода. Сказала твердо, даже чуть жестковато:

— Надо мириться. Надо простить и забыть.

Женщина закрыла лицо ладонями и засмеялась.

— Ой, спасибо. Все мне то же самое говорят, но что они знают. А вам верю.

Вера и Саша пришли часа через два. Вера оказалась худенькой, чернявой, с острым личиком, из тех женщин, которые всю жизнь выглядят подростками. Муж ее, хоть и не был толст, явно принадлежал к увальням. Не надо было вглядываться, чтобы увидеть, что Вера в семье главная. Не присаживаясь к столу, налила себе в чашку чая, схватила бутерброд с сыром и стоя, пристукивая ногой, пила, ела и говорила:

— В жизни все зависит от того, кто как умеет постоять за себя. Сашка ничего не умеет. Ему ничего не надо. Его где ни посели, хоть под мостом, хоть под калиновым кустом, везде будет жить.

Женя поглядела на ее мужа. Он стоял посреди комнаты, как двоечник у доски, глядя в сторону, дышал, как вздыхал, потом боком придвинулся к тахте, присел на краешек и покачал головой, не одобряя всего того, что говорила Вера.

— Ладно тебе, — сказал он, когда Вера со злостью стала обрисовывать семью, которая заняла их квартиру, и это «ладно» означало — замолчи, постыдись, неправду ведь несешь.

— Я специально к ним пришла, — говорила Вера, — звоню: открывает дверь старик, нос грушей, усы как у моржа, и дама его тут как тут, лет так за семьдесят, но выглядит на шестьдесят восемь, в нейлоновом стеганом халате — умереть легче. Я говорю: «Я из санэпидемстанции. Мышки-тараканы есть?» Они мне: «Какие мышки? У нас и кошка отродясь мышей не видала, а тут дом новый». Но я все-таки проникла, проверила, есть ли у них щели, вышла от них, прислонилась на лестничной площадке к стене и ушами слышу, как сердце стучит. Такая квартира!

— А кто эти старики?

— Никто. Я узнавала. Просто пенсионеры. Ну, конечно, кем-нибудь начальству приходятся.

— Ладно тебе, — сказал Саша, поднялся, вышел на середину комнаты и сказал то, что, сидя на тахте, обдумал: — Тут дело такое, что они нас действительно надули. А кто в квартире живет — это дело десятое, это к нам не относится. Верке нельзя уезжать. Она на заочном в институте второй курс кончает. Квартиру надо здесь ждать. — Он повернулся к Вере, и Женя увидела, что есть у него и характер, и самолюбие, и еще неизвестно, кто у них лет через пять будет в семье главным. — Ты уж, если за правду борешься, и сама правды держись, говори и договаривай. Подруга ее сманивает. В том городе, где мы жили, пивзавод огромный достраивается, штукатурам и малярам в трехмесячный срок квартиры дают. Там три месяца ждать, здесь — четыре. Зато здесь какой завод, а там — пиво, — он поморщился, будто это пиво уже кто-то поднес ему, и было оно горькое, как отрава.

Телефон зазвонил ровно в 21.00. Женя пододвинула поближе блокнот, поудобней устроилась в кресле и сняла трубку:

— Слушаю вас.

— Товарищ Тарасова, я по поводу тех безобразий, которые у нас творятся с квартирами. — Голос был немолодой, с хрипотцой. Человек на том конце провода волновался. — Вы разобрались с Байковыми?

— А кто это говорит?

— Не спрашивайте. Лучше подумайте, до чего довели Человека, если он боится назвать свою фамилию.

— Говорите конкретно, кто вас довел, я не могу сочувствовать, ничего не зная.

— Я не о себе. Я о безобразиях. Шофер главного энергетика — фамилия его Скурилло — получил двухкомнатную квартиру, проработав на стройке два месяца.

— Чья фамилия Скурилло, шофера или главного энергетика?

— Шофер Скурилло. Не женат. Записывайте. Повозил главного энергетика два месяца и получил отдельную двухкомнатную квартиру. Главному энергетику тридцать один год, я ни на что не намекаю, но поинтересуйтесь, куда и к кому, а может быть, с кем он возил его.

Трубку на том конце положили не сразу, слышно было, как собеседник дышал, дожидаясь, что скажет она. Не дождался и положил трубку. Или, скорей всего, повесил, с левой стороны телефонного аппарата на крючок.

Она записала одно слово — Скурилло. Голос анонимного помощника вполз в комнату и наполнил ее тревогой. Как там ее собственная квартира? Набрала ноль — семь, заказала междугородную.

— Это ты, Антон? Как вы там?

— Нормально. Когда вернешься?

— А вы очень ждете?

— Очень. Санька спрашивает: «Скоро мама опять приедет?»

— Он спит?

— Спит.

— Я хочу домой. Слышишь, я хочу к вам.

— Слышу.

— Почему не говоришь: приезжай скорей?

— Мои слова могут ускорить приезд?

— Нет, конечно. Но все равно надо говорить: приезжай скорей, приезжай скорей…

— Приезжай скорей.

Она долго не могла уснуть. Сон подплывал, обнимал своим теплом, но вдруг появлялся маленький небритый мужчина, открывал стеклянную дверь телефона-автомата, подмигивал ей круглым светящимся глазом, она вздрагивала и просыпалась.

Надо забыть командировочные дела и думать о Чем-нибудь другом. Она любила думать о Валентине. Это были детские и вместе с тем самые прекрасные видения, которые когда-нибудь перед ней возникали. Заведующая отделом литературы и искусства Валентина Жук. Ее статьи и рецензии, лицо, одежда, походка — все было, как теперь говорят, со знаком качества. И Женя мечтала стать такой. Чтобы звонили телефоны и люди с разных концов города поздравляли с опубликованной статьей, чтобы девчонки из машбюро срисовывали с нее фасоны платьев, и посетители в редакции,