Шрифт:
Закладка:
Впервые за свою многовековую историю город будет считаться таможенной территорией Германии. Посреди города появится настоящая граница – таможенный контроль, метровые заборы, защитные ограждения… При одной мысли об этом становилось не по себе. И это означало, что Гамбург вновь понесет огромные потери. Когда было принято решение о строительстве таможенного канала, 24 000 человек были вынуждены покинуть свои дома после волны экспроприаций. Альфреду очень нравился Кервидер, перед сносом он даже заказал у Коппманна, заплатив ему безумную сумму, фотографию этого района, которая теперь висела у него над письменным столом. Временами он был склонен к сентиментальной ностальгии, этого нельзя было отрицать. Пострадали также Довенфлит и церковь Святой Анны – в какой-то момент они просто пошли под снос, и люди были вынуждены сами искать себе убежище. Старинный Гамбург постепенно исчезал под натиском прогресса с его лопатами и кирками. И хотя Альфред знал, что изменения необходимы и даже приветствовал их, ему очень больно было за ними наблюдать. Порой ему казалось, что его душа слишком привязана к этому городу.
Непросто обстояло дело и с кварталами для бедноты. Большинство рабочих оседали неподалеку от гавани – они не хотели да и не могли переехать. Так вокруг порта постепенно выросли трущобы, которые горожане часто называли просто Абруцци, где арендная плата постоянно росла, а условия жизни были скудными и часто неприемлемыми. Люди буквально толкались там, как крысы в грязи. Альфред давно чувствовал, что с этим нужно что-то делать. Вот что следовало бы снести! Разломать все к чертям и построить новые, более дешевые дома – таков был его девиз. Рабочие в них нуждались, и компания могла бы себе это позволить, тем более, что дело обещало быть выгодным. Он уже прощупал почву и если трущобы попадут под раздачу, доберется до них первым…
Он очень беспокоился о том, что произойдет, когда Гамбург – уже официально – станет частью таможенной территории. Кто может предсказать, как это скажется на экономике? В худшем случае произойдет резкий скачок цен. Как статус порто франко изменит город и к каким последствиям это приведет для его судоходной компании? Эти вопросы он задавал себе почти каждый день. Товарооборот, безусловно, увеличится – а с ним и морские перевозки. Но гарантий не было. В последние годы из-за жесткой конкуренции и неурядиц с таможенными переговорами им пришлось частично сократить свой капитал. Тем не менее Альфред видел впереди большие возможности. Особенно в неуклонно растущих пассажирских перевозках, которые уже достигли в Гамбурге своего пика. Именно к этому они стремились со своей Тихоокеанской линией. А Калькуттская линия была следующей целью.
* * *
Чарльз Куинн смотрел на воду. Солнце стояло высоко над гаванью, яркие лучи щекотали ему нос. Он вытащил пробку, отхлебнул кофе из старой жестяной фляги и, наслаждаясь ощущением тепла, выкурил сигарету. А затем утомленно прикрыл веки, полностью сосредоточившись на нескончаемом крике чаек, пока тот не вытеснил все его мысли. Когда Чарли снова открыл глаза, по воде плясали солнечные зайчики. Ему не хотелось возвращаться в вонючий зал, но он знал, что сюда вот-вот явится Бреннер и станет его отчитывать. Сегодня Чарли уже в третий раз выходил на перекур, и надсмотрщик висел у него на хвосте. К залу как раз подъезжал один из поездов, от грохота звенело в ушах. Рельсы заканчивались у самой кромки воды, так что подъемные краны могли сгружать товар прямо в вагоны. Поезда ходили теперь день и ночь. Он потушил сигарету. Может быть, во время обеденного перерыва снова зайдет Йо – у Чарли уже урчало в животе.
Наслаждаясь последними секундами на солнце, он с содроганием подумал о зиме. Каким бы мучительным и зловонным ни был летний зной, он был ничто по сравнению с теми опасностями, которые несли холода. Зимой люди теряли места. Поденщики стояли перед портовыми забегаловками, зябко дрожа в тщетном ожидании работы. Особенно тяжело приходилось отцам семейства. В одиночку еще можно было как-то прокормиться, но те, кому приходилось заботиться о целом выводке голодных детей, просто выбивались из сил. С приходом холодов все становилось сложнее: кроме еды и работы нужно было еще как-то раздобыть себе топливо и теплую одежду. Уличные мальчишки замерзали в подвалах, старики и больные – в своих квартирах. Уже осенью было нелегко. Когда целыми днями дул холодный ветер с востока и дождь лил как из ведра, людям приходилось по тринадцать часов дрожать от сырости и холода. В таких условиях даже самая простая работа не приносила удовольствия. Для бедняков каждый сезон таил свои опасности: зимой они замерзали насмерть, в жаркие месяцы – умирали из-за гнилого мяса и болезней, распространявшихся по воде. И все-таки если уж страдать, то хотя бы в тепле, подумал Чарли. Приехав сюда из Ирландии, он в первый год был уверен, что умрет от холода. У него не было знакомых в Гамбурге, и, не владея языком, он не сразу смог найти работу – неделю жил на улице, прежде чем его, наконец, наняли докером в порту. Вскоре после этого сослуживец нашел ему койку у одной семьи. Там он и познакомился с Йо, который тогда жил в том же доме.
Мало что изменилось с первого года пребывания Чарли в Гамбурге: у него по-прежнему не было ни постоянного пристанища, ни постоянной работы. Зато у него был Йо – его лучший и, по правде говоря, единственный друг в этом проклятом городе. Йо был ему почти как брат, Чарли все бы для него сделал. Внезапно он громко закашлялся. Прошлой зимой он угробил свои легкие, и сигареты делу не помогали.
Даже по мере того, как Йо, пользуясь доверием Олькерта, занимал все более ответственные посты и теперь в качестве заместителя хозяина делал для друга все, что мог, положение Чарли не улучшалось. Но это была целиком его вина – он не мог представить себе постоянную работу в порту и всегда смеялся над Йо, когда тот приставал к нему, требуя, чтобы он думал о своем будущем.
– Может,
