Я ухмыльнулся и встал в проеме, привалившись плечом к косяку и оглядывая кабинет профессора.

Тут царил натуральный творческий хаос — везде прямо к стенам на скотч были приклеены распечатки схемы, таблицы и фотографии, везде были разложены стопки документов, прижатых где хирургическим зажимом, а где — кюветой. Даже на мониторе компьютера, удобно повернутом ко мне, на рабочем столе было столько пиктограмм, что от них рябило в глазах.

— Нет, ну надо же! — поцокал профессор, продолжая изучать что-то в микроскоп. — Кто бы мог подумать, что этот экземпляр окажется таким занимательным!

Я покашлял, на что Громов снова отмахнулся:

— Ну секундочку! Прошу подождать!

Секундочка продлилась около пары минут, и всё это время Громов азартно разглядывал что-то в окуляры.

— Зараза! — вдруг в сердцах выругался он, отлип от микроскопа, устало потер глаза и наконец посмотрел на меня. — Я вас слу… Марк! Это вы! Ну наконец-то, я уж думал, вы передумали приходить. Хоть бы позвонили! Хотя какой «позвонили», ночь же на дворе.

— Профессор, на дворе час дня. — Я не сдержал улыбки.

— Да? Ох, а за работой кажется, что время так летит, — профессор сокрушенно всплеснул руками. — Впрочем, ладно, в любом случае хорошо, что вы здесь. Как самочувствие?

— В последнее время хорошо. С того раза, как я вам позвонил, эта напасть больше не повторялась.

— Ага, это хорошо, это замечательно… Расскажите-ка мне поподробнее, всё в самых мелких деталях, что конкретно с вами было. Проходите, садитесь вот… Хм, куда бы вас посадить… Сейчас, секундочку!

Громов быстренько освободил один из стульев, заваленный бумагами, самым простым и радикальным способом — просто сбросив их на пол.

Я устроился на стуле и принялся подробно объяснять, что именно видел, и почему считаю, что это были воспоминания, а не сны.

— Действительно, очень похоже на воспоминания, — резюмировал Громов, задумчиво потирая подбородок. — Я, конечно, далек от сомнологии и уж тем более — онейрологии…

— Кого? — ужаснулся я, поняв, что моя память не знает таких слов. — Вы сейчас проклятья читаете или что?

— Нет, это всего лишь две медицинские науки, первая изучает сон как общий процесс, а вторая — сновидения в частности. — Громов улыбнулся. — Уже давно не секрет, что сны являются продукцией головного мозга, если угодно — галлюцинациями в процессе сна. Вот онейрология как раз и изучает процессы и механизмы, согласно которым происходит их формирование.

Я кивнул, и профессор продолжил свою мысль:

— Так вот, в любом случае дело в вашем головном мозге. Поэтому сейчас, чтобы сразу откинуть самые плохие варианты, вроде опухоли или кровоизлияния, мы пройдем на томограф… Я надеюсь, у вас нет ничего металлического в голове, вроде сережек или может пластин, установленных после переломов? Хотя откуда вам помнить, с вашей-то памятью… Тогда идем сначала на рентген пожалуй, а то потом… Ох, лучше не думать о том, что будет потом.

В конечном итоге не найдя ничего критического в моем теле, что могло бы помешать процедуре, меня уложили в устройство, которое, тихо гудя, покрутилось вокруг меня, и уже через десять минут профессор глядел на не понятные мне картинки.

Он внимательно их изучил, сощурившись и потирая подбородок. Пару раз хмыкнул, придя к своим выводам, а потом выдал результат:

— Мозг ваш в полном порядке, уважаемый, по крайней мере физиологически. Так что проблема психологического характера. Однозначно.

— Это значит, что вы ничего не способны сделать? — Я нахмурился.

На профессора Громова и его знания я возлагал большие надежды.

— Не совсем! — Громов назидательно поднял палец. — Кое-что сделать мы можем. Дело в том, что наша машина по имплантации памяти способна не только внедрять ее в реципиента, но и восстанавливать недостающие участки. То есть, например, представьте себе, что человек учился медицине и прогулял четверть семестра, но все равно потом умудрился закончить институт, и у него в голове на месте той информации, которую давали на протяжении пропущенного времени — черная дыра. Так вот наша машина способна заполнить эту дыру. Так как она, по сути, является сборником вообще всей информации вообще обо всем, за счет того, что подключена к Сети и управляется нейросетью, которая постоянно поддерживает базу данных в актуальном состоянии. Она способна определять поврежденные или отсутствующие фрагменты памяти и восстанавливать их целостность. Собственно, именно это мы и сделали с вашей памятью, с той лишь разницей, что там «черная дыра» была размером во всю память.

— И что конкретно вы предлагаете? Испробовать на мне этот метод? Подключить меня к машине по второму разу и восстановить недостающие фрагменты?

— В яблочко! — Громов сочно чмокнул губами. — Так как задача этой системы — дефрагментировать, то есть восстанавливать целостность памяти, может случиться так, что она сработает и на вашу собственную, личностную, так сказать, память. Вряд ли мы получим прямо вау-эффект, как-никак нейросеть не запрограммирована на работу с подобными данными, но она определенно сможет найти какие-то общие зацепки в ваших разрозненных фрагментах и хотя бы немного структурировать исходную информацию.

— Это предположение или факт? — уточнил я.

— Марк, ну право слово! — Громов всплеснул руками. — Конечно же, предположение! Вы что, думаете, что у меня каждую неделю пациенты с подобными проблемами? Тем-то вы и уникальны. Я вообще не припомню, чтобы хоть один пациент имел что-то подобное в плане памяти.

— Ладно, док, ладно, я ж не со зла, — примирительно произнес я. — А еще какие-от идеи у вас есть?

— Хм… — Громов пожевал губами. — Даже не знаю… Нейролептики? Ну, первое, что на ум пришло.

Я быстро покопался в памяти, узнал, что под нейролептиками человек превращается чуть ли не в зомби, особенно в контексте инициативности и решительности, и сразу же отказался от таких предложений.

— Я согласен на машину. Чем скорее, тем лучше.

— Я знал! — Громов хлопнул ладонями по коленям и встал с кресла, сидя на котором изучал снимки внутренностей моего черепа. — Тогда прошу за мной, машина уже готова!

Мда, оперативно, ничего не скажешь. Что-то мне подсказывает, что профессор изначально предполагал мой ответ и поэтому велел готовить машину заранее.

Впрочем, не удивлюсь, если окажется, что он лишь притворяется тюфяком, а сам обладает разумом, острым, будто скальпель. Как-никак тюлени не становятся профессорами, особенно в таких заведениях, как эта клиника.

Мы прошли к машине воспоминаний, как я ее называл про себя, и я сел в мягкое кресло, с удивлением отметив, что, кажется, даже не успел позабыть, какое оно на ощупь.

— По ощущениям все будет примерно как в прошлый раз, — сказал Громов, наблюдающий за моими приготовлениями. — Разве что быстрее, но вы разницы не заметите. Главное, не нервничайте, не дёргайтесь. Ложитесь и отдыхайте.

Легко сказать «ложитесь и отдыхайте», пока с твоей памятью творится хрен знает что.

— Ну так давай начнем. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, — поморщился я. — Хочется поскорее со всем этим разобраться, если честно. Учёба, занятия, сами понимаете.

— О, уважаю! — Громов кивнул и вышел за дверь, крича в коридор: — Зиночка, начинаем! Подключаемся!

Я глубоко вдохнул, расслабился, откинул голову назад, закрыл глаза.

И тут же провалился во тьму.

* * *

Когда я пришел в себя, не смог бы сказать наверняка, сколько прошло времени. Процедура могла длиться как секунду, так и целый день. Но у меня было ощущение, что прошёл даже не день, а минимум год. Я совершенно не чувствовал внутренних биологических часов и из-за этого был напрочь сбит с толку.

За дверью зашуршало, и в комнатку вошел сияющий профессор Громов. Он был доволен прошедшей процедурой.

— Ну? Как самочувствие? — улыбаясь во все свои тридцать два белоснежных зуба спросил мужчина.

— Без изменений, — честно ответил я. — Вообще ничего не чувствую. Будто ничего и не было.

— Ну не всё сразу, голубчик, не всё сразу. Машина показала, что восстановила вам четверть процента памяти, а в нашей ситуации это, знаете ли, настоящий успех! Она ведь не умеет раскладывать память по полочкам, она считает все вместе, так что четверть процента — это буквально оглушительный успех! Но, боюсь, оценить вы его сможете только тогда, когда в следующий раз ваш мозг расслабится и позволит воспоминаниям выплыть наружу.

— То есть, во сне? — уточнил я.

— Именно, голубчик, именно. — Громов степенно кивнул. — Поэтому у меня к вам будет закономерная просьба — как только заметите какой-то эффект от воздействия машины, сразу же свяжитесь со мной. Даже если… нет,